Таинства исцеления, служения и любви

Сам, о Владыко, ниспошли руку Твою от жилища Святаго Твоего и соедини Твоих рабов и создание Твое. Ниспошли им Твое единое сочетание умов; венчай их в плоть едину; сотвори их брак честен; сохрани их ложе неоскверненным; благоволи, чтобы их совместная жизнь была безупречной [169] .

Подобные тексты, предназначенные для чтения во время литургии, содержатся и в литургических памятниках того же времени (например, в Кодексе Барберини) [170] .

Связь между Браком и Евхаристией, о которой говорил еще Иоанн Златоуст, представляется, с богословской точки зрения, чрезвычайно важной. Симеон Солунский говорит о том, что после пения «Един свят, един Господь» священник «причащает новобрачных, потому что конец всякого чинопоследования и печать всякого божественного Таинства – священное причащение» [171] . По словам Николая Кавасилы, Евхаристия есть «наиболее прехвальный брачный пир, к которому Жених приводит Церковь, как невесту-деву… на котором мы становимся плотью от Его плоти и костью от Его костей» [172] . Как отмечает протопресвитер Иоанн Мейендорф, комментируя эти слова, все таинства Церкви «находят свое завершение в Евхаристии», которая «сама является брачным пиром» [173] . Именно Евхаристия наиболее полно являет любовь Христа к Его Невесте-Церкви. В этом смысле Евхаристия служит иконой, образом идеального христианского брака, построенного в соответствии с учением апостола Павла.

Выделение Брака в самостоятельное, отдельное от Евхаристии чинопоследование Мейендорф связывает с изменением гражданского законодательства о браке в начале X века. В своей 89-й новелле византийский император Лев VI Мудрый (912 г.) провозгласил, что брак, не получивший благословения Церкви, «не будет считаться браком», а станет рассматриваться как незаконный конкубинат. Если раньше светское право придавало юридический статус браку, то теперь эта прерогатива переходила к Церкви. А это значило, что на Церковь возлагалась обязанность придавать таковой статус не только бракам, заключенным в соответствии с христианской нравственностью, но и тем, которые ей противоречили:

...

Теоретически новая обстановка давала Церкви возможность совершенствовать нравственность граждан, но практически эта нравственность была настолько далека от совершенства, что Церковь вынуждена была не только благословлять браки, на которые она смотрела неодобрительно, но и допускать разводы. Это привело к частичному стиранию различий между «мирским» и «священным», между падшим человеческим обществом и Царством Божиим, между браком как контрактом и браком-таинством [174] .

Тот факт, что Церковь смирилась с необходимостью признавать браки, не соответствующие ее учению, Мейендорф трактует как компромисс между нею и светской властью. Однако «был компромисс, на который Церковь не могла пойти ни при каких обстоятельствах: это умаление святости Евхаристии». Церковь не могла допускать к причастию лиц, чей брак противоречил церковному идеалу (в частности, вступающих во второй, третий или смешанный брак). Поэтому возникла необходимость в таком обряде бракосочетания, который не был бы напрямую связан с Евхаристией и не завершался бы причащением супругов. Евхаристическая чаша была в этом обряде заменена чашей обычного вина, которая имела лишь символический смысл: супруги испивали ее в знак своей верности друг другу [175] .

Мнение Мейендорфа о влиянии 89-й новеллы императора Льва Мудрого на формирование Таинства венчания многие современные ученые не разделяют: «Анализ источников ясно показывает, что чин венчания брака в основных чертах сложился задолго до императора Льва VI и присутствует в более ранних богослужебных рукописях». В частности, уже в VIII веке чин церковного бракосочетания включал в себя собственно венчание, причащение Святых Тайн и вкушение вина из общей чаши [176] . Таким образом, причащение и вкушение вина – два самостоятельных действия.