Таинства любви. Новеллы и беседы о любви (СИ)

Мария и Ксения, каждая по-своему, почувствовали упоительную свободу - от постоянного присутствия охранника и Максима с его появлениями, как к себе домой, - и Сережников невольно больше времени проводил с ними...

7

Под утро он очнулся на земле от холода и жгучей боли в теле, с догадкой жуткой, что с ним приключилось. Из-за кустов он вышел на дорогу у самого Обводного канала, с тем стало ясно, где он и побрел вдоль насыпи к Московскому вокзалу.

Кто-то вошел в квартиру, думали, Мартын, совсем некстати, без звонка, Мария: «Да знать его я больше не хочу!» - вскричала.

Сережников решил сам показаться: охранник не охранник, взять ключи, - но, сбитый с ног, едва поднялся, снова он отлетел, ударился о дверь железную и рухнул мертвецом, но слышал голоса, как хор и плач на сцене бытия.

Мартын ли посчитался с ним, а может, с Максимом, боже, что за чертовщина! «Какое дело мне до них, до жизни «честных контрабандистов»! – рассудил Евгений.

Ни сумки с ноутбуком, ни ключей, ни телефона, - он решил уехать на дачу, где не ожидал застать отца, который там и был и кстати.

«Да, Женя, на тебе повсюду кровь!» - встревоженный отец глядел печально.

«Я думал, кровь моя? О боже! Боже! Я слышал крики женские и плач, но словно бы беззвучные, как снится, когда от ужаса проснуться тщится…»

Изнемогая от догадок страшных. как молнии, слепящие глаза, заснул и беспокойно, в забытьи, лежал до вечера, до новостей, привлекших слух отца, и он в тревоге позвал Евгения послушать вести, сейчас и промелькнувшие в эфире:

«О женщине и дочери ее… Двойное там произошло убийство с особою жестокостью, сказали. Грабителям чем было поживиться.

На улице Чайковского? Да, там…»

Евгений как проснулся наконец и с пробужденьем ужас возрастает: случилось там неслыханное зверство, и словно он участник вне себя, поверить – значит как сойти с ума!

С тем стало ясно, он не потерпевший, скорей подозреваемый в убийстве, недаром ведь оставили в живых, пометили и кровью двух бедняжек.

Прослушав новости по всем каналам, Евгений понял: репетитор назван с намеком и его, конечно, ищут. Явиться самому дать показанья? А что он скажет? А вдруг задержат, да еще засудят, как ныне суд неправедный вершится?

«Останься здесь пока, - решил отец. – Я встречусь с теми, кто ведет уж дело, встревоженный за сына, как и есть. Могли и с ним расправиться бандиты».

Вот так они решили разминуться. Отец уехал в город, а Евгений остался на даче, на всякий случай у хороших знакомых. И что-то стало выясняться…

Мартын, прослышав об убийстве, понял, чьих рук оно, а спросят ведь с него. Максим тут позвонил, мол, подозренье на репетитора упало… «Ладно! – схитрил Мартын. – Я думал, на меня.»

«Расспросят и тебя. Болтай, что хочешь. Но про меня ни слова, мол, не знаешь, Имел ты дело лишь с хозяйкой… Понял?»

Мартын явился как охранник, правда, уволенный на днях. В столовой кровь повсюду – на столе, полу, буфете… Тела увезены… Мартыну стало почти что дурно, зашатался даже… На фотографии взглянуть не смел…

Система наблюдения была отключена, и данные изъяты. Мартын спросил о крабе, и его нашли под шкафом обувным в передней, куда его заслали, верно, с силой; разбитый, сохранил он сцены драки двух масок с репетитором у входа и голоса по всей квартире эхом с невнятными, зловещими словами, с девичьим вскриком: «Папа!»

Тут Мартын заплакал и озлился: вот подонок!

И все ж Мартын попал под подозренье, пока Максим подельника не выдал, виня себя с каким-то торжеством: с волками жить по-волчьи выть, выходит!

На следственный эксперимент был вызван Сережников, вновь пережить воочью кровавое, нелепое убийство мужем жены и дочки, ставших вдруг чужими до умопомраченья и насилья, исполненного словно с сладострастьем.

Вдоль улицы Чайковского над городом, Северной Пальмирой, сиял чудесный предвечерний свет... У здания классической эпохи

Сережников застыл, как у гробницы. Казалось, жизнь уж промелькнула вся, земная – в череде тысячелетий.

©  Петр Киле