Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

- Ты что, пришел сюда над нами смеяться? - ринулся он, повышая голос. Люди на Невском, стоявшие здесь, у Дома книги, стали оглядываться. Софья потянула Мостепанова за руку...

...Семен Семенович вернулся к своей машине. Софья уходила, не оглядываясь. Она играла им, она смеялась, как девчонка, кокетка... А ведь готова была уступить, это он не спешил, оберегая ее невинность, которой, может, давно уже нет.

Семен Семенович едва вошел в квартиру, как взялся за телефон.

- Вера Федоровна! У меня к вам один вопрос... Это вы подговорили вашего соседа... указали на... девушку... кассиршу...

- Ну хватит! Всё! - услышал Семен Семенович голос своей жены, да не по телефону, а рядом с собой.

Юля стояла перед ним при полном параде, в полном блеске своей еще по-настоящему свежей красоты и вместе с тем чем-то бесконечно смущенная.

Она была смущена и даже сильно раздосадована, когда ее нелепая мысль отомстить мужу за причиненные страдания вдруг претворилась в поступок, стыдный, конечно, сладкий, уже поэтому особенно позорный, и она устыдилась за самое себя и перед Мостепановым, а в общем, рассердилась на мужа, который, собственно, и устроил весь этот сыр-бор.

- Здравствуй, Юля! Здравствуй! Я не знал, что ты дома. Мне что-то нехорошо. А малыш? - И он, уж верно машинально, подошел к жене поцеловать ее.

Юля уклонилась, но не в гневе, а скорее в странном для него смущении.

- Сеня! - заговорила она, складывая руки - ладонь к ладони - перед собой. - Ты опошлился, Сеня, ты ожирел не только телом, но и душой. Это гадко.

Она словно ударила его этими словами.

- Так нельзя больше жить!

- О господи! - забегал по квартире Семен Семенович. - Неужели жизнь прошла? И помечтать о счастье уже невозможно?

- О каком счастье, Сеня? - в полном смущении вдруг вся раскраснелась Юля. - Какой вздор! Сеня! Пора взяться за работу, большую, серьезную, иначе все наши желания и мечты - это всего лишь себялюбивый обман... Иначе восторжествует пошлость...

- Юля! - Семен Семенович опешил. - Откуда ты набралась таких мыслей?

- Разве не ты говорил мне это? Может быть, я наслушалась Владимира, - улыбнулась, краснея, Юля.

- Мостепанова? - удивленно переспросил Семен Семенович. - Всюду этот Мостепанов! Едва я познакомился с тобой - ты заговорила о Мостепанове, молодом соседе Веры Федоровны. Он такой, он то... А потом - я помню! - он был приглашен на нашу свадьбу, только не изволил прийти... А потом - я помню! - как тебе хотелось подкатить на нашей новенькой машине к Вере Федоровне и непременно чтоб дома был Мостепанов! Выясняла по телефону. Как поживает сосед? Не женился ли Мостепанов? И Федю ты хотела назвать Владимиром? Да не было ли у вас там чего? Ну, хорошо, он сосед Веры Федоровны. Я увлекаюсь молоденькой девушкой, и не на шутку! Здесь нет пошлости, уверяю тебя! И тут как тут Мостепанов! Как на часах, черт бы его побрал!

Юля залилась своим незлобивым смехом.

- Он холост, он молод, у него прекрасный рост и простодушный характер. Нет, сколько ему лет? Почему, когда мы прошли уже половину жизни, он все еще молод и только мечтает, кем ему быть? Владимир Мостепанов! - Декламация увлекла Семена Семновича, как веселая шутка, а Юля все заливалась неудержимым смехом, пока не расплакалась, и в изнеможении не опустилась на пол, правда, покрытый чудесным ковром.

В понедельник, возвратясь домой после работы, Владимир сразу заметил, что в квартире все стало, как прежде: инопланетяне покинули Землю или на Земле обосновались на новом месте, только кот Васька снова лежал на кухне. Он поднял голову и поглядел на Мостепанова с грустью - не в его вертикальных зрачках, таинственных и безмолвных, а во всей его мягкой и плавной физиономии, он даже присел и поджал сиротливо лапки.

Мостепанов все понял. Выглянула из комнаты Вера Федоровна. Она всплеснула руками и закивала головой, а затем все как-то туманно благодарила соседа и восхищалась им, ссылаясь якобы на мнение Юли.

Владимир уединился в комнате и живо вспомнил те несколько дней, вернее вечеров, совместной работы с Юлей, точно муза в ее облике посещала его и оставила красиво отпечатанные страницы его первой повести. Вспомнил он и ее нежность, горячую ласку любви уже вполне земную - как свою своеобразную грезу, когда грех и вовсе не касается женщины.

Кого же он любил? Ему казалось, что он мог бы жениться на Юле и был бы счастлив.

А Софья Пилипенко?

Какая бы она ни была, для любви и жизни с нею ему требовалось достичь новой высоты.