Таинственная история заводного человека

— Превосходно! — возбужденно воскликнул поэт и вылетел из комнаты. Пальмерстон нервно забарабанил пальцами по столу:

— Я не желаю оставаться в неведении! В какие чертовы игры вы играете, Бёртон? Раскройте свои намерения!

— На это нет времени, господин премьер-министр. Скоро вернутся Бёрк и Хэйр, и я рекомендую вам как можно скорее уехать. Мистер Гуч и констебль Бхатти будут полностью заняты своей задачей, а мне и мистеру Суинберну надо еще очень многое сделать.

— Иными словами, я тут лишний и вам мешаю?

— Я бы так не сказал, сэр. Однако, заметьте, вы премьер-министр, страна воюет, кризис в разгаре, а вы сидите здесь, у меня в столовой.

Пальмерстон так резко вскочил на ноги, что опрокинул стул. Уставившись на Бёртона, он медленно, ледяным тоном сказал:

— Есть пределы моему терпению, капитан. У вас развилась опасная привычка совершенно не считаться со мной. Меня предупреждали, что вы дикое, неуправляемое животное. Я не потерплю этого!

Фелпс, Бхатти и Гуч сконфуженно переглянулись.

— Вы дали мне работу, — сказал Бёртон, — и я собираюсь ее выполнить. Если вам не нравится мое поведение — можете немедленно снять меня с должности, и я с удовольствием напишу несколько книг, пока Британия будет становиться республикой, Германия — набирать силу, а Россия — ждать своего звездного часа.

Комнату наполнило напряженное молчание. Никто не шевелился. Пальмерстон прочистил горло:

— Делайте свое дело.

— Конечно, сэр.

Дверь открылась.

— Эй! — пропищал Суинберн, запрыгнув в столовую. — Я сильнее сопротивляюсь эманациям этой русской коровы, если как следует выпью! Ричард, можно мне немного бренди?

Глава 13 БИТВА ПРИ СТРЭНДЕ

«„Развратники“ утверждают, что нет неорганической, или мертвой, материи в Природе; различие, делаемое технологистами между этими двумя, так же неосновательно, как и своевольно, и лишено здравого смысла».

Елена Блаватская

[168]

Чарльз Альтамон Дойл чувствовал себя сбитым с толку. Два (или три?) дня назад он проснулся перед рассветом в незнакомом доме, спустился по лестнице и вышел на улицу. Снаружи царил хаос. Пока он плелся, сам не зная, куда и зачем, люди переворачивали паросипеды и кэбы, били окна, жгли магазины и распевали песенки о высших классах и о каком-то заговоре. Он ничего не помнил. От последних нескольких часов осталось только воспоминание, что он постоянно пил. Бунтовщики его не замечали, зато феи в покое не оставляли: краем глаза он всё время видел их безумные танцы. Феи что-то нашептывали ему в уши и шли за ним по пятам. Он кричал и ругался, требуя, чтобы они перестали его преследовать. Он увещевал, просил и умолял, но они не обращали внимания на его мольбы.

Потом он ввалился в паб «Руки Каменщика» на Бедфорд-стрит, надеясь растворить своих мучителей в бренди: в больших количествах спиртное помогало всегда — особенно, как он заметил, феи терпеть не могли красного бургундского. Паб был битком набит всевозможным сбродом, но это не имело значения: в последние недели рабочие глядели на «развратников» с большим уважением. А один человек даже сказал ему:

— Вы, напыщенные сволочи, нуждаетесь в чертовом уроке, но ты, парень, — один из этих долбаных «развратников», и я хочу научить тебя только одному: как напиться до чертиков.

Ему покупали стакан за стаканом. Дойл неистово осушал их один за другим, и, когда пришел в себя, оказалось, что он лежит в дверном проеме на какой-то темной, окутанной туманом улице. Сколько времени прошло? Он не знал. Неподалеку раздавались неистовые крики и выстрелы. Он снова провалился — и феи прыгнули в его сны.

— Видишь ты нас, поелику сие в крови твоей, — говорили они ему, — и в крови отца твоего, и сынов твоих.

Он опять проснулся. Вскочил на ноги. Поплелся по улице.

— Господи Иисусе, — заплетающимся языком сказал он, — неужели эта чума обрушится и на моих мальчиков?

Юный Иннес казался вполне уравновешенным: возможно, он сумеет противостоять своим мучителям. Но Артур — маленький дорогой Артур, с таким пылким воображением, — сможет ли он справиться с ними? Вспомнив о детях и жене, он вспомнил и то, что не в состоянии содержать их. На его глазах появились слезы, он разрыдался и уже никак не мог остановиться.

Исковерканное и сумбурное, время летело мимо. Мелькали улица за улицей; дым, пар, сумятица. Дойл обнаружил, что находится в каком-то грязном переулке и в отвратительной таверне. Как и прежде, шумная толпа с радостью платила за его обильную выпивку, но на этот раз феи не отстали и принялись прыгать вокруг его ног: то ли они стали сильнее, то ли он — слабее. Он пил и брел, пил и кричал, пил и проповедовал им, пока внезапно Биг-Бен не прозвонил полночь и он не осознал, где находится.

Трезвый!

Он должен куда-то прийти, должен что-то сделать. И он не имеет права отказаться.