Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках

— Ян, хочешь забавную историю расскажу? — спросил Юрченко мятущегося поэта и не дожидаясь ответа стал рассказывать: — Оказывается, у нас здесь объявилась своя Чехословакия, «Свободная Республика Карадаг» в Львиной бухте; каково? И вот, в полном соответствии с глобальными событиями, день в день, час в час, местная администрация организовала ликвидацию буржуазной демократии; каково? Правда, говорят, что в отличие от дубчековской компании здешним республиканцам удалось подорвать; каково?

Он, конечно, знал, что Тушинский в курсе дела, однако, насидев в своих партийных креслах основательную хитрожопость, закидывал удочку с лакмусовой бумажечкой, чтобы по реакции Яна проверить настроение всей фронды. Между тем благоверный супруг ветреной Ралиссы, классик Ленинианы товарищ Кочевой в ответ на юрченковское «каково?» только запрокидывал башкенц и произносил «хо-хо, хо-хо», изображая аристократа.

Тушинский же, отлично понимая намерения Юрченко, скрестил руки на груди, подергал донкихотовской ногою и мрачно спросил:

— А это правда, Юра (они были на юр-юр в связи с пинг-понгом на комсомольской ниве), это правда, что Политбюро Чехословакии и особенно генсек Дубчек подвергаются избиениям и особенно старается лично товарищ Шелест?

И не дожидась ответа, пошел в своем направлении, то есть в неопределенность.

1962, оттепель Гумилевщина

Пришло время сказать несколько слов о товарище Юрченко, поскольку ему еще придется помелькать во второй половине романа. В тот год «оттепель» разгулялась вовсю и никто не удивлялся, если видел руководителей СП за одним столом с богемствующей молодежью.

Вот однажды собрались в Эровском подвале на чтение стихов с выпивоном. Роберт, будучи на взводе, вдруг прочел несколько строк какого-то верлибра:

Оранжево-красное небо,
Порывистый ветер качает
Кровавую гроздь рябины.
Догоняю бежавшую лошадь
Мимо стекол оранжереи.
Решетки старого парка
И лебединого пруда.

— Это чьи? — спросила Нинка Стожарова.

— Мои! — с пьяноватым вызовом ответил Роб.

— А знаешь, здорово! — сказал присутствующий аппаратчик Юрий Юрченко. — Это что-то новое у тебя, Роб?

Глыбообразный Юрченко был в глазах богемы сущей персонификацией правящего класса, однако Роберт упорно всех убеждал, что «Юрка» отличный парень, что к нему только нужен товарищеский подход, и тогда он раскроет свои внутренние сокровища.

Анка попеняла подвыпившему мужу:

— Ну что ты ерничаешь, Роб? Ведь все же знают, что это не твое.

— А чье же? — хохотнул Роб. — Ну, братва, догадай — чья стихоза?

Кто-то сказал — Блока, кто-то вспомнил Белого, стали гадать: Волошин, Хлебников; хозяин только отмахивался.

— Вот Ваксон, наверное, знает, — предположил Юрченко и уставился чекистским прищуром.

— Конечно, знаю, — сказал Ваксон. — Это Гумилев.

— Браво, Вакс! — вскричал Роберт и хлопнул ладонью по столу, разбрызгав прованское масло шпротов.

— Нy вот видите, какая эрудиция демонстрируется, — со странной похабноватостью умилился Юрченко. — Вы, конечно, это в Магадане почерпнули, Ваксон?

— А вы откуда это знаете, Юрченко? — выпятился подбородком Ваксон.

— Я этого не знаю, — хохотнул Юрченко. — Мы не на белогвардейской поэзии росли.

— Все знают, на чем ты рос, Юрч! — крикнула с подоконика Нэлка. Она там сидела с кабардинским поэтом Ады. У Ваксона дергалась щека.

— Я не про Гумилева спрашиваю, а про Магадан. Про Магадан откуда узнали, гражданин начальник?

Юрченко совсем уже каким-то зловещим образом размаслился.

— Из вашего личного дела, Аксён Савельевич Ваксонов, 1932 года рождения, Гринбург по матушке.

— Вот падло какое, — сказал Ваксон Нинке и показал большим пальцем на человеческую глыбу.

— От падлы слышу! — не выдержал Юрченко и дальше полностью сорвался: — От врага, от предателя, троцкиста-фашиста еврейского!

Развернулся отчаянный скандал. Драка не началась только благодаря тесноте за столом. Юрченко, весь дрожа, словно потревоженное тесто, позволил себя увезти черт знает куда, может быть, прямо на Лубянку. С тех пор пошел круто вверх и фактически стал хозяином всего Союза писателей.

1968, ночь с 20 на 21 августа Акция, продолжение

…Оторвавшись от номенклатуры, Тушинский заспешил по набережной, и тут его окружили молодые парни, персонажи, прямо скажем, плакатного характера.

— Ян, тут ребята хочут с вами сфотографироваться. Нет возражений?

Это была хоккейная команда Киевского СКА на профилактическом отдыхе. И с ними была Заря, она и спрашивала. Как же так получается, моя Заря? Ты, фанатичка моих стихов, искажаешь глагол «хотеть»? Она сияла, показывая спортивным офицерам, как запросто обращается к национальному сокровищу.

— Как это здоровски, Ян, всем запечатлеться с тобой в такой памятный день!

— Постой, постой, Заря, в твоем голосе, мнится мне, звучат какие-то странные нотки.