Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия

Она дергала его за рукав, чтобы отвечал. Но он молчал. Подбежала и тоже дернула младшая дочь. «Папок, забрось меня на сугроб!» Нас просят, мы делаем. Теща Ритка, не выпуская изо рта сигареты, делает снимки своей «Практикоматкой». Идиллия!

После боя кремлевских курантов и брежневского чмоканья вся публика в колонном обеденном зале Дома творчества повернулась к популярнейшему Бокзону — «Эммануил, осчастливьте!» Певец с его неподвижной черной шапкой волос, с лицом, будто слепленным из папье-маше, и прямой несгибаемой статью спины прошел меж столов на маленькую сцену, где его приветствовало трио музыкантов. Ралисса подумала, что он похож на часового Букингемского дворца. Ваксон сразу понял, о чем она подумала, и улыбнулся ей. Вдвоем они были похожи на светскую пару иностранцев: мадам — декольте, месье — в лоснящемся такседо.

Бокзон скорее понравился им, чем нет. Во всяком случае, отвращения не вызвал; это факт. Он так запросто начал беседу: «Послушай, Вакс, у нас тут был спор в музыкальной среде о твоих сочинениях. Одни говорили, что лучшая вещь — это „Затоваренная бочкотара“, а вот мне, например, больше нравится „Затоваренная стеклотара“; а вот вы, Ралисса, как считаете?»

Замаскированный под Ралиссу Джон Аксельбант тут же сострил цитатой из Козьмы Пруткова; «Мне нравятся больше обои, сказал он и выбежал вон».

Бокзон поднялся на сцену с такой прямотой, что некоторые уже выпившие убоялись, как бы не опрокинулся назад. Благополучно приблизился к микрофону. «С Новым годом, товарищи писатели, а в основном сопровождающие персоны!» Все расплылись в благодушии, которое, как известно, распространяется до двух пятнадцати утра. После этого — анархизм.

«Мы с Робертом подготовили для вас сюрприз. Песня „Притяжение земли“!» И он запел своим героическим баритоном:

Там горы высокие,
Там реки глубокие,
Там ветры летят,
На проселках пылят.
Мы — дети романтики,
Но самое главное,
Мы — дети твои,
Дорогая Земля-а-а…

«Браво, Роб, — сказала Ралисса и посмотрела через стол прямо в глаза. — Это, может быть, лучшее твое певческое». Анка для отвода своих глаз потянулась к Ритке с сигаретой за огоньком. Зимним загаром вспыхнуло Робертовское лицо, но побелели уши.

Вернулся Бокзон, спросил не без волнения: «Ну как?» — «Здорово, Бок, — сказал Ваксон. — Хорошо, что космическое, а не патриотическое».

«Недавно в Кремле ее пел, — похвастался лауреат премии Ленинского комсомола. — Все там рассупонились, а Сам даже выжал слезу».

Тут оркестр заиграл американщину, танец «крути-крути», и ринулась в бой вся писательская молодежь. Вот преимущество этого танца — идет без прикосновения рук, а потому не парами можно танцевать, а трио. Вот так и Полинкин «бойфренд» Тимофей, высокий и спортивный, самым лихим образом отплясывает сразу с двумя барышнями — с «герлфрендихой» своей, а заодно и с Вероникочкой, которая привносит в этот танец кое-какие лондонские тонкости.

Анка напрягалась-напрягалась, но потом все-таки предложила Ралиссе вариант светской беседы: «Знаешь, Ралик, мы на прошлый Новый год с Мелоновыми тут сидели. Помнишь Мирку? Сейчас они в Штатах». — «Ну как они там?» — и Ралиска одним махом перескочила поближе к Анке. Сидя вплотную, обе фемины стали сильно курить и отбрасывать назад волосы.

Бокзона пригласила к себе компания Героя Советского Союза Гофмана, известного тем, что зависая над Берлином, он сообщал по радио: «Внимание, Берлин, тебя бомбит ГСС Гофман!» Образованные пилоты по этому поводу острили: «Ну вот, опять пошла гофманиана!»

Роберт подмигнул Ваксону. «Пошли, старик, разыграем пирамиду». Тот тут же встал. «Какую хочешь фору?» Они спустились в подвал. Там зеленели два превосходных бильярдных стола. Роберт прикрыл дверь и повернул ключ в замке.

«Слушай, Вакс, я хочу с тобой поговорить на одну важную для меня тему».

Сейчас начнет разговор о Ралиске, подумал Ваксон. Жена давно уже рассказала ему, в каких они были отношениях с Эром. Вначале он взбесился, но, подумав, утихомирился: мало ли что у нее было до меня. В конце концов, убегая от Кочевого к Эру, она делала далеко не худший выбор. В конце концов, все ее эскапады с теми, с кем на «ты» — с Полухватовым, с Турковским, с капитаном Карукулем, с Барлахским — были не чем иным, как бегством от крокодила. Просто она меня искала — и вот нашла, и все предыдущее вычеркиваем. Пусть остается в прошлом только Эр: ведь он мне брат.

Роберт разбил пирамиду и положил кий.

«Скажи мне, Вакс, ты веришь в социализм?»

Ваксон присел на край стола.

«Верил когда-то. То больше, то меньше, но окончательно избавился от этой заразы после 1968-го. Советский социализм — это массовый самообман».

«А Ленин?»

«Что Ленин?»

«Но Ленин-то ведь — это анти-Сталин; не так?»

«Чепуха. Сталин — это ультра-Ленин; вот и все. В принципе Ленин — это первый бес революции». В больших глазах Эра промелькнуло мимолетное страдание.