Таинственная женщина

Баронесса произнесла эту тираду спокойным тоном, который так странно контрастировал с ее цинизмом, что даже Лихтенбах, не питавший иллюзий насчет своей обворожительной собеседницы, с минуту пребывал в замешательстве. Он не отличался щепетильностью, этот торговец разным товаром. Но перед ним было существо более смелое, более беззастенчивое, если не более опасное, чем он сам. И он мысленно прикидывал, в какие дебри могла завлечь его эта женщина и какие преимущества могла ему предоставить. Да, она – прелестное, смертельно опасное орудие. Банкир знал, на что она способна. Но он был богат и влиятелен, ему не подходили те способы, которыми баронесса София Гродско обеспечивала свое существование. Что могло быть общего между ним, почтенным членом общества, и этой авантюристкой, добывавшей деньги из грязи и крови? Элиас понял, что наговорил много лишнего в начале беседы. Следовало показать прекрасной Софии, какая пропасть разделяет ее и банкира-миллионера.

– В общем, вы, конечно, правы, милая баронесса, – сказал он, – хотя придали своим мыслям слишком оригинальную форму… Все, что вы сказали, можно резюмировать так: неравенство между людьми будет существовать вечно, и всегда будут дураки, которых ловкие люди будут эксплуатировать под надзором жандармов и под контролем закона. Излагая свою теорию, вы забыли про закон и жандармов. Советую вам считаться с ними: если вы этим пренебрежете, то рискуете в один прекрасный день попасться.

Гостья презрительно засмеялась:

– Мелкая рыбешка остается в сетях, большие рвут сети и уплывают. Я ничего и никого не боюсь, кроме самой себя, я одна могу причинить себе зло… Но пока я не задумываюсь об этом…

– Пока! Но было время… Помнится, два года тому назад в Лондоне…

Лицо Софии омрачилось. Бросив сигарету в камин, она сказала изменившимся голосом:

– Да, я наделала глупостей: я влюбилась…

– Если не ошибаюсь, это был актер, красавец Стивенсон? – заметил Лихтенбах.

– Да, Ричард Стивенсон, соперник Ирвинга.

– Вы были без ума от него, а он обманывал вас с маленькой балериной из «Альгамбры»! Тогда в один прекрасный вечер вы завлекли эту малышку на яхту, которую наняли… С тех пор о ее судьбе ничего не известно…

– А-а, вам передали и этот анекдот? Действительно, вы хорошо осведомлены! Слышали ли вы также о том, что Стивенсон, которому я в порыве ярости объявила, что он больше никогда не увидит эту дрянь, избил меня до полусмерти своей тростью?

– Вероятно, это та трость, которую подарил ему принц Уэльский? Но это, кажется, не помешало вам явиться спустя два дня в театр и аплодировать, сидя в первом ряду, вашему жестокому поклоннику…

– Да, я любила этого негодяя… К счастью, теперь все кончено, я успокоилась.

Лихтенбах рассмеялся:

– Упокоились! Черт возьми! Что же вы делаете с красавцем Чезаро Агостини?

– О, это просто игрушка… Ведь нельзя жить в одиночестве, не правда ли? Для меня Чезаро – забава, а не страсть… – проговорила очаровательная дама.

– Однако он довольно дорого вам обходится, – заметил банкир.

– О, невероятно дорого! Мой Чезаро – игрок, к тому же он обожает драгоценности… Но у него есть и положительные качества: он в совершенстве владеет пистолетом и шпагой. – В голосе баронессы прозвучали горделивые нотки.

– Да это же настоящий бандит!

– И он к вашим услугам, если пожелаете. Испытайте его, вы будете довольны…

Лицо Лихтенбаха омрачилось. Не желая продолжать разговор в этом духе, он сказал сурово:

– Благодарю, меня это не интересует.

– Неужели! Вы, похоже, из тех, кто задумывает и направляет удар, а потом, когда все свершится, говорит кротко: «Мы тут ни при чем!» Разве вы не принимали участия в деле со взрывом в Ванве? – простодушно спросила коварная красавица.

– Тише! Бога ради! – в ужасе воскликнул Элиас. – Что вы так кричите? Ведь мы не одни в доме!

Она расхохоталась:

– О, какой вы забавный, право! Вы целый час, нисколько не стесняясь, говорите обо мне и моих делах, но, как только я намекаю на ваши делишки, вы немедленно поднимаете шум. Вы не прочь скомпрометировать меня, но не желаете быть скомпрометированным… Очень мило!

– Моя дочь живет со мной, и я не желаю…

– Чтобы она узнала, кто вы… Понимаю, потому что вы – настоящая каналья, Лихтенбах, и самой низкой пробы… Неужели вы полагаете, что проведете меня? Нет на свете более гнусного существа, чем вы.

Лихтенбах, побледнев от страха и злобы, сделал умоляющий жест:

– Баронесса, ради бога… Вы хотите вывести меня из себя…

– Нет, это было бы чересчур безобразно. Оставайтесь самим собой – добрым, честным Лихтенбахом. Вы видите, какая я кроткая, голос мой понизился до шепота… Наклонитесь, я должна сказать вам нечто. Мне нужны сто тысяч франков сегодня вечером, чтобы увезти Ганса в Женеву. Он выдержит это путешествие. Чезаро побывал у него…

– Вы думаете, он выживет? – обеспокоенно спросил банкир.

– Да. Вас это не особенно радует. Успокойтесь, он скорее откусит язык, чем выдаст сообщника. – Она пристально взглянула на собеседника и прибавила: – Итак, сто тысяч франков в счет обещанной суммы…

– Сто тысяч?