Таинственная женщина

– Вот это-то и нужно. Я на этот счет очень неловок, и на меня нельзя рассчитывать там, где требуется притворство.

– Значит, все решено?

– Да, кажется. Если мне придется вам писать, я адресую письмо прямо в министерство, – ответил добровольный сыщик.

– Прекрасно. А теперь пойдем.

Они поднялись по той же лестнице на набережную и разошлись, пожав друг другу на прощание руки. Лафоре направился на улицу святого Доминика. Бодуан пошел по мосту Согласия и, миновав улицу Ришелье и Большие бульвары, дошел до улицы де Прованс. Барадье и Граф работали в конторе, подписывая разные бумаги.

– Знаете ли вы, господа, – проговорил кассир, подавая им документы, – что Общество по изготовлению взрывчатых веществ для промышленных целей, директором которого состоит Лихтенбах, близко к краху? Акции страшно падают… Какая-то американская компания его убила.

– Да, знаю, – сказал Граф. – Американцы изобрели новый состав, весьма несложный и стоящий вдвое дешевле динамита. Австралия и Южная Африка сделали уже большие заказы. Вот причина быстрого падения общества Лихтенбаха. Впрочем, это можно было предвидеть еще с год тому назад.

– Не беспокойтесь, Бернар, – сказал Барадье своему кассиру, – не Лихтенбах будет в убытке, а акционеры Общества… Он, вероятно, сумеет себя обезопасить… Есть еще что-то на подпись?

– Нет, сударь.

– Ну так заприте кассу и идите… До завтра!

– До свидания, господа.

Барадье встал и подошел к камину.

– Видишь, – сказал он своему зятю, – вот несомненное доказательство того, что Тремон убит не только ради получения военной, но и ради коммерческой тайны. Понимаешь ли, какой интерес представляет для Лихтенбаха взрывчатое вещество, которое стоило бы дешевле американского и было бы в сто раз меньшего объема? Марсель говорил мне, что в этом, собственно, и состоит секрет изобретения Тремона. Таким образом, если бы Лихтенбах мог присвоить себе тайну состава нового вещества, он получил бы патент на его изготовление и скупил бы все акции разоренного Общества по самой низкой цене. Вслед за тем он продал бы возрожденному Обществу новое изобретение, и миллионы потекли бы в его кассу.

– Да, это был бы ловкий маневр, вполне достойный Лихтенбаха. Он мог бы даже предоставить своим сообщникам деньги, которые будут получены за формулу нового пушечного пороха, потому что это пустяк в сравнении с тем, какие баснословные прибыли принесет продукт, пригодный для нужд промышленности.

– Марсель говорит, что порох Тремона обладает страшной силой: когда он горит, его ничем нельзя погасить, даже под водой… Торпеды, заряженные им, могли бы в одно мгновение окутать большое судно огненным облаком. Я лишился сна с тех пор, как меня посетила мысль, что Марсель так долго работал в лаборатории Тремона и на него теперь направлены взоры убийц генерала.

– Так отправь его путешествовать… пусть уедет из Франции, – добродушно предложил дядюшка Граф.

– Это еще опаснее… Боже, я умолял его передать военному министру результаты работ Тремона. Но знаешь, что он ответил? – проговорил встревоженный отец.

– Интересно знать.

– Он сказал: «Дорогой отец, изобретение генерала нуждается в некотором усовершенствовании… Я знаю, какие опыты собирался провести Тремон. Я продолжу его исследования и, когда добьюсь нужных результатов, передам формулы государству, согласно воле изобретателя, и затем организую общество по использованию пороха, предназначенного для промышленных целей, чтобы обеспечить дочь моего учителя».

– Какой он, однако, смелый, наш милый мальчик! – воскликнул Граф с волнением. – Ведь он знает, что рискует жизнью…

– Я до хрипоты объяснял ему это. Но у него железная воля! Все мои доводы оказались бесполезны. «Только я один, – говорит он, – могу довести это дело до конца, и я твердо решил это сделать». – «Но ты рискуешь своей жизнью!» – «Разве она так драгоценна? Ты вечно кричишь, отец, что я негодяй, что разоряю тебя, что, в конце концов, обесчещу твое имя. Ну, вот вы избавитесь от преступного, неблагодарного сына!»

Граф всплеснул в ужасе руками:

– Вот видишь… Это результат твоей жестокости по отношению к ребенку! Ты умеешь только бранить его. Как же ты хочешь, чтобы он тебя слушался?

– Ах, оставь меня в покое! – воскликнул Барадье, бледный от страха за сына. – Я и без того достаточно исстрадался! Я люблю Марселя не меньше, чем ты, но не стану баловать и безрассудно осыпать деньгами. Хорош бы он был, если бы ты один его воспитывал! Ты всегда поощрял его дурные наклонности… Сколько глупостей натворил он благодаря тебе!

– Прекрасно!.. – едва не выкрикнул Граф. – Я поощрял его дурным примером, был его злым гением! Право, Барадье, можно подумать, что ты сходишь с ума.

Барадье ходил в волнении по комнате, потом, подойдя к зятю, положил руку ему на плечо и сказал дрожащим голосом:

– Ты прав, я, кажется, действительно схожу с ума. Прости меня. Я охвачен тревогой… Ведь он у нас единственный сын…