Таинственное превращение

— Итак, прощайте, Обри! Желаю успеха! Не торопитесь в бар. Ваш Фредди в настоящий момент в Одеоне, в ложе моей матери… Он смотрит последнее действие «Прокурора Галлерса»…

— Надо будет и мне посмотреть эту пьесу в какое-нибудь воскресенье утром, — сказал Обри. — Кажется, она очень душещипательная…

Очутившись на улице, Лионель де Праз набрал полную грудь свежего воздуха с радостью, которую не пытался анализировать.

Пять минут спустя он уже всходил по каменным ступеням, ведущим из вестибюля Одеона к первому ряду лож. Царившие во всех проходах тишина и свет были как-то непонятны и создавали ту странную атмосферу, которая заполняет коридоры, галереи и фойе в то время, когда в зрительном зале публика, погруженная во мрак, слушает говорящих со сцены актеров. Лионель был довольно не глуп и чувствовал всю прелесть этой немой ослепительной картины, это бессознательное удовольствие часто сильнее, чем удовольствие от того зрелища, которое дается на подмостках, ради которого пришли и заплатили в кассе и которое подписано более громкими именами, чем Тишина и Свет.

Лионелю открыли дверь в ложу; сидевшие там в полумраке три существа вместе с ним переживали ту самую драму, конец которой разыгрывался сейчас при свете рампы под покровительством изобретательного вымысла.

Занавес вскоре опустили. Во время разъезда Жильберта бурно высказывала свои суждения.

— Кошмар! Вы знаете, я больна от него, — сказала она Жану Морейлю. — Нет! Подобные вещи наводят ужас!

— Не волнуйтесь. Право романистов и драматургов усиливать нюансы, подчеркивать факты, упрощать их, изолировать от всех остальных, от всего бесконечного ряда жизненных явлений. Они имеют право группировать, объединять одной интригой всевозможные перипетии, которые в обыденной обстановке относятся к нескольким различным историям. И, кроме того, они еще выдумывают, они толкуют это по-своему, словом, уверяю вас, что «раздвоение личности» никогда не представляется в такой абсолютной форме, как здесь, и…

— Ну, ну, Морейль, — говорил Лионель, пока они спускались с лестницы. — Вы скептик. Совершенно как Галлерс, Морейль, совершенно как Галлерс!.. Вот и все! Будьте искренни. Какой человек может утверждать, что у него не бывает каких-нибудь неясных воспоминаний, наплыв которых переполняет его недоумением и удивлением. И после этого претендовать на то, что…

— Да, — сознался задумчиво Жан Морейль. — Это, пожалуй, верно. Бывает… то, что вы сказали. Но, Господи, Боже мой! Всякий человек испытывает нечто подобное, а между тем не всякий двоится или троится! Не у всякого два или три сознания!..

— Замолчите! — умоляла Жильберта. — Мне кажется, я все еще слышу прокурора Галлерса. И знаете, это совсем не смешно! Особенно когда вы об этом говорите!

Лионель прикусил зубами папиросу, стараясь скрыть саркастическую улыбку, а лицо мадам де Праз никогда еще не было таким непроницаемым.

XVI. Фуркад — ангел-хранитель

Всякий знает, что время — деньги и наоборот, и это справедливо для всех частей света, хотя обычно это выражают только на языке Англии.

Обри, обладавший лишь небольшим количеством времени для того, чтобы повлиять на Жана Морейля-Фредди, получил от мадам де Праз через посредство Лионеля необходимые кредиты с тем, чтобы хорошенько выполнить возложенное на него щекотливое поручение. Как только Лионель вышел, Обри открыл бумажник, переданный ему молодым человеком, со скромностью, которую он сумел ценить. Найденная в нем сумма удовлетворила его вполне.

Притворяясь не то пьяным от большой удачи, не то сорвавшим большой выигрыш, Обри изображал из себя доброго малого, который тратит, не считая, и угощает всех направо и налево. Таким образом ему удалось, как будто совершенно невзначай, усесться за одним столом с Ужом-Фредди.

Фредди ничуть не удивился. Дело простое. Не удивилась и Ява. Прижавшись к плечу Фредди, она молча гладила рукой его волосы, счастливая одним тем, что сидит возле него. Она узнала в Обри человека, который появлялся в «меблирашках», но не видела ничего необыкновенного в том, что встретилась в том же квартале с завсегдатаем этого кабачка.

Обри делал вид, что очень возбужден, что не может сидеть на месте, и беспрестанно вскакивал и сейчас же снова садился в разных местах у стола. Его гости любезно подставляли ему свои стаканы, которые он каждый раз наполнял щедрой рукой.

Он постарался не оставаться возле Фредди слишком долго. Но те несколько слов, с которыми он к нему обратился, были заманчивы. Они дышали доверием, и какой-то намек, который мог быть истолкован как обмолвка пьяного человека, оставлял в воздухе подозрение о том, откуда взялись расточаемые богатства.

Фредди и Ява слушали его не мигая, с вниманием красивых, хитрых и породистых животных и с той двусмысленной улыбкой, в которой мало успокоительного.