Если бы молодой человек мог перенести усилием воли графиню на другой край вселенной, он проделал бы это не задумываясь. Теперь же ему ничего не оставалось, как повторить раздраженнее прежнего:
— Войдите!
Графиня вошла в комнату, держа в руке пачку бумаг. Походка ее была нетверда, на лице вместо обычной бледности проступал темный румянец. Глаза дамы были красны и широко раскрыты. Подходя к молодому человеку, она выказала странную неспособность рассчитывать движения, — ударилась о столик, около которого он сидел; когда заговорила, произношение ее было невнятно, а некоторые слова и вовсе невозможно было разобрать. Многие заподозрили бы, что посетительница была просто пьяна, но Генри судил вернее. Молодой человек усадил графиню в кресло и сказал:
— Графиня, боюсь, что вы работали очень усиленно и нуждаетесь в отдыхе.
Женщина поднесла руку к виску.
— Мое воображение изменило мне, — произнесла она слабым голосом. — Я не могу написать четвертый акт. Все пусто, пусто!..
Генри посоветовал драматургине сделать передышку.
— Ложитесь спать, — сказал он, — утром все наладится.
Дама нетерпеливо махнула рукой.
— Я должна кончить пьесу, — ответила она, — мне только нужно несколько замечаний. У вашего брата театр. Вы ведь бывали на репетициях и должны разбираться в законах сцены.
Она почти насильно вложила в руки Генри принесенную с собой рукопись.
— Не могу читать вам сама, у меня кружится голова, когда я гляжу на свой почерк. Будьте добры, пробегите глазами и сделайте замечания.
Генри из вежливости заглянул в текст. На глаза ему попал список действующих лиц. Молодой человек прочел его и резко повернулся к незваной гостье, намереваясь потребовать объяснений. Слова замерли на его губах.
Женщина в кресле забылась тяжелым сном, близким к обмороку. Голова ее откинулась на спинку кресла, темный румянец на щеках сгустился, руки были широко и безвольно раскинуты, ноги были широко и фривольно расставлены.
Генри позвонил и велел вошедшему лакею прислать горничную.
Голос его отчасти пробудил графиню. Она сонно приподняла веки и спросила:
— Вы прочли?
Хотя бы из чувства сострадания нужно было отвечать утвердительно.
— Начал читать и прочту охотно, — сказал Генри, — если вы отправитесь сейчас в постель. Утром наши головы будут яснее, и я помогу вам составить четвертый акт.
Вошла горничная.
— Боюсь, эта дама больна, — шепнул ей молодой человек, — отведите ее к себе и уложите спать.
Горничная взглянула на графиню:
— Не послать ли за доктором, сэр?
Генри посоветовал все же отвести женщину наверх и затем справиться у администратора, как поступить.
С трудом удалось уговорить графиню подняться и опереться на руку служанки. Только повторив обещание прочесть пьесу и помочь наутро в дальнейшей работе над рукописью, Генри сумел избавиться от присутствия назойливой посетительницы.
Оставшись один, молодой человек подсел к столу и с долей некоторого любопытства стал перебирать исписанные прыгающим нервным почерком страницы. Он пробежал глазами несколько кусков текста и вдруг изменился в лице.
— Боже мой, что все это значит?
Генри с тревогой посмотрел на дверь спальни, за которой скрылась Агнесса, словно опасаясь, что девушка может вернуться, вновь перечел поразившее его место в рукописи. Затем собрал бумаги и осторожно вышел из комнаты.
Глава XXVI
Закрывшись у себя в комнате на верхнем этаже гостиницы, Генри принялся за чтение пьесы с первого листа, не пропуская ни страницы. Нервы молодого человека были явно потрясены, руки дрожали, он резко вскидывал голову при любом постороннем шуме на лестнице.
С первых слов рукописи становилось понятно, что графиня не ограничивала себя условностями жанра. Она вела изложение с непринужденной фамильярностью старого знакомого.
«Позвольте мне, любезный Фрэнсис Вествик, представить вам действующих лиц моей пьесы. Взгляните на них, симметрично расставленных на одной строке.
Милорд. Барон. Курьер. Доктор. Графиня.
Видите, я не даю себе труда выдумывать фамилии. Мои герои достаточно отличаются друг от друга званием, положением в обществе и контрастом характеров.
Первое действие начинается…
Нет! Прежде чем я открою первое действие, мне должно заявить, что все события пьесы есть только плод моего воображения. Я пренебрегаю заимствованием действительных событий. Более того, я не украла ни одной идеи из современных французских драм. Как содержатель английского театра, вы, конечно, не поверите этому. Но это не имеет значения. Значение имеет лишь то, что занавес поднимается.
Мы в Гамбурге, в знаменитой «Золотой гостиной», в самый разгар сезона. Графиня, нарядно одетая, сидит за столом, обтянутым зеленым сукном. Приезжие иностранцы толпятся за спинами игроков, делают небольшие ставки или просто наблюдают. Меж ними — милорд. Его поражает внешность графини, в которой красота и изъяны фантастически перемешаны самым привлекательным образом. Милорд кладет свои деньги на те поля, где видит ее маленькую ставку.
Графиня оглядывается и говорит:
— Не полагайтесь на мой цвет. Я играю несчастливо весь вечер. Ставьте против моего, и вам повезет.