Но потом все было как во мраке. И прежде всего, он не мог понять, почему постоянно испытывал ужасный страх. Еще он помнил, что просто ушел оттуда. Оставил свою подругу. Покинул концерт. Поехал домой к себе в квартиру. Вроде бы воспользовался автобусом из Кальмара до Векшё. Черная дыра, сильный страх, дома — снова. Не помнит когда, но скорей всего днем, поскольку на улице хватало народа.
— Значит, в субботу днем ты вернулся к себе домой, — констатировала Хольт.
— Если ты так говоришь, — сказал Монссон и пожал плечами. — Это просто как черная дыра.
— У тебя есть вопросы, Анна? — спросила Хольт и повернулась к своей коллеге.
— Получается, все ваши воспоминания сводятся к тому, что вы ничего не помните, — заметила Анна Сандберг угрюмо.
— Да, — подтвердил Монссон и посмотрел на нее так, словно только сейчас обнаружил ее присутствие в комнате.
— Но относительно твоей бреши в воспоминаниях, ее-то ты помнишь точно? — поинтересовалась Анна Сандберг.
— Да, — ответил Монссон. — Это просто как черная дыра.
— Между четырьмя часами в ночь на пятницу и утром того же дня у тебя, выходит, вместо воспоминаний черная дыра?
— Да, — сказал Монссон. — Все так и есть. Это совершенно необъяснимо.
— Ну, конечно, — согласилась Анна Сандберг. — Я никогда не слышала о столь точном провале в памяти. Странно, что ты помнишь о нем так хорошо. Точно помнишь то, о чем не помнишь, я имею в виду, и вдобавок столь удачно, что выпал как раз тот момент, когда ты душишь и насилуешь Линду.
— Неужели, по-твоему, я буду сидеть здесь и лгать о подобных вещах? — перебил ее Монссон.
— Ты просто не осмеливаешься признаться, — сказала Анна Сандберг и пожала плечами. — Ты же — трус. Мне тебя даже жалко.
— Твоя черная дыра… — вступила в разговор Анна Хольт. — Ты не мог бы попытаться описать ее? Как она выглядит?
Как обычная дыра, только и всего. Которая по неизвестной причине вызывала у него сильный страх.
— Похоже, случились ужасные вещи, когда ты находился в этой дыре, — констатировала Анна Сандберг. — Может, тебе попытаться выкарабкаться из нее?
— О чем это ты? — спросил Монссон.
— Рассказав, что ты делал, пока находился в черной дыре, — объяснила она.
— Я не знаю, — сказал Монссон. — Я просто оказался там.
Никуда дальше они за целый день так и не продвинулись. К концу допроса у Монссона самого нашлось несколько проблем, о которых он захотел рассказать. И проблем довольно важных. С точки зрения привлечения их в свою защиту. Ну, он не убивал Линду. Они занимались сексом. Совершенно добровольно. Он уж точно не причинил ей никакого вреда.
— Откуда ты можешь знать? — перебила его Анна Сандберг. — Ты же ничего не помнишь?
Монссон знал это, несмотря на провал в памяти. Он никогда не позволил бы себе ничего подобного. У него даже мысли такой никогда не возникло.
— Подумайте об этом на досуге, — предложила Хольт и закончила допрос.
— Мы заполучили его в квартиру. Даже на диван, и он признал секс с Линдой, — сказала Анна Сандберг, которая выглядела такой кровожадной, какой себя постоянно чувствовала.
— Конечно, — согласилась Анна Хольт. — Но он рассказывал об этом вовсе не для нас.
— Боюсь, я не понимаю, — пожала плечами Анна Сандберг.
— Мы никогда не двинемся с ним дальше, — объяснила Анна Хольт и покачала головой. — Он просто хочет ввести в обращение свою черную дыру.
— Он признается в любом случае, что не помнит, — махнула рукой Анна Сандберг.
— Он не настолько глуп, — констатировала Хольт. — Он же может прочитать обо всем, что накопали Энокссон и его коллеги. Здесь его адвокат, конечно, уже постарался.
— Я подумала еще об одном деле, — сказала Анна Сандберг. — Почему он не пробует другие варианты? Например, с сексуальной игрой, которая зашла слишком далеко?
— Самое простое объяснение состоит в том, что адвокат отсоветовал ему это самым решительным образом, — сказала Хольт и тихо вздохнула.
92
В предпоследнюю ночь в Векшё Ян Левин снова видел сон о том лете, когда папа учил его кататься на велосипеде. Том самом лете, когда он получил свой самый первый настоящий велосипед, огненно-рыжий «Крессент Вэлиант». В то самое лето, когда его отец умер от рака.
Проснувшись, он вышел в ванную, ему пришлось открыть окно и впустить свежий воздух. На улице шел дождь. Мелкий и спорый под темными небесами. И холодный тоже.
«Что мне делать здесь? — подумал он. — Все уже кончилось. Пора ехать домой».
93
В середине недели Ян Левин и Ева Сванстрём покинули остальных. Они сделали свое дело, и в них больше не было необходимости. В Векшё в любом случае. Всю дорогу до Стокгольма Левин набирался мужества, собираясь предложить Еве навести порядок в их отношениях. Сказать, что он разведется с женой, а она с мужем. И они съедутся. Начнут строить совместное будущее. Самое время, по меньшей мере для него, чья жизнь быстро шла к закату.