Таинственные расследования Салли Локхарт. Рубин во мгле. Тень «Полярной звезды»

Охранник запер ворота. Салли зашагала вслед за лакеем по тропинке между паровозными депо и главной веткой, которая вела прямо к дому. Сквозь хруст гравия под ногами она различала шум из ангаров слева: там будто вращались гигантские металлические барабаны, а где-то дальше что-то непрестанно стучало, словно пульс великана. На эти звуки накладывались то грохот молотов, то скрежет металла о камень. Из какого-то здания в стороне от дорожки, где двери (огромные железные щиты на колесиках) были открыты, струился адский красный свет, и летели фонтаны искр: там лили добела раскаленную сталь.

Каждый из этих звуков ранил и пугал. Салли невольно ощущала их бесчеловечность, чудовищность: их издавали инструменты ужасных пыток. Чем дальше они углублялись в этот мир металла, огня и смерти, тем меньше и слабее Салли казалась себе, тем острее мучили ее голод, жажда и усталость, тем сильнее ныла голова и напоминали о себе промокшие ноги. Какой неряхой она, должно быть, сейчас выглядит, какой слабой, какой незначительной…

Однажды она стояла у подножия Шафхаузенского водопада в Швейцарии… Его мощь ошеломила ее, сокрушила. Если бы она упала туда, ее унесло бы в мгновение ока, и никто никогда не нашел бы ее, словно ее и не было на свете. Вот и сейчас она чувствовала то же самое. Гигантское предприятие – миллионы фунтов, необозримые хитросплетения структур, поставок, экономических связей, тайное попустительство великих правительств, сотни, если не тысячи жизней, неразрывно вплетенных во все это… Оно двигалось, работало, жило, и его инерция была несравнимо больше, чем все, что она могла ему противопоставить.

Но это не имело никакого значения.

Впервые со вчерашнего дня она позволила себе подумать о Фреде. Что бы он сделал, столкнись с настолько превосходившей его силой? О, это она знала: он бы хладнокровно оценил расстановку фигур, и если бы противник оказался сильнее – что ж, он бы просто принял это во внимание. Колебаться бы он не стал, лишь рассмеялся бы радостно и все равно бросился в атаку. Боже, как она любила эту его холодную отвагу! Никакого безрассудства, никогда – он всегда все понимал, словно жил более осознанной жизнью, чем кто угодно в этом мире. Он всегда знал… Для того, что он сделал в горящем доме, была нужна храбрость. Так много храбрости!

Она споткнулась и вдруг беспомощно заплакала – на темной тропинке, вцепившись в свой саквояж, сотрясаясь от душивших ее рыданий, а лакей стоял чуть поодаль, держа фонарь. Через минуту (две? три?..) она взяла себя в руки, промокнула глаза изорванным платком и кивнула в знак того, что готова идти дальше.

Да, думала она, именно так Фред бы и поступил: оценил силы и все равно напал, и сделал бы это весело. Вот и она так поступит – потому что любит его, любит милого Фреда. Она сделает это, чтобы быть достойной его. Она выйдет на Беллмана, хотя сама смертельно этого боится. Она будет, как Фред, и не выкажет страха, хотя с каждым шагом страх все сильнее вгрызался в ее внутренности. На самом деле она едва переставляла ноги.

Но все-таки переставляла. И так, с высоко поднятой головой, с мокрыми от слез щеками, Салли поднялась по ступеням вслед за лакеем и вступила в жилище Акселя Беллмана.

Утром в воскресенье Джим Тейлор проснулся с мигренью и обнаружил, что вдобавок еще и ногу просто разрывает от боли. Кое-как усевшись на постели, он с удивлением осознал, что нога до колена в гипсе.

Обстановка вокруг была незнакомая. С минуту он вообще ничего не мог вспомнить. Затем память вернулась – какая-то ее часть, – и он рухнул обратно в подушки и закрыл глаза, но лишь на мгновение. Фредерик пошел обратно за этой сумасшедшей сукой, Изабель Мередит… Он, Джим, стряхнул с себя не то Уэбстера, не то Маккиннона, а может и еще кого-то, и хотел ринуться следом… Тут воспоминания обрывались.

Он снова сел. Кровать стояла в удобной, даже роскошной комнате, которую он видел впервые в жизни. За окном шумела улица, катились экипажи, раскачивалось дерево… Да где же он, черт побери?

– Эй! – заорал Джим.

Рядом с кроватью обнаружился шнурок звонка, за который он резко дернул, потом попытался спустить ноги с постели, но боль в два счета заставила его отказаться от этой идеи, и он снова закричал:

– Эй! Фред! Мистер Уэбстер! Кто-нибудь!

Дверь отворилась, в комнату вошел представительный человек в черном. Джим узнал его: это был Лукас, камердинер Чарльза Бертрама.

– Доброе утро, мистер Тейлор! – приветствовал он Джима.

– Лукас! – воскликнул Джим. – Стало быть, я у мистера Бертрама?

– Совершенно верно, сэр.

– А времени сколько? Давно я тут валяюсь?

– Сейчас почти одиннадцать часов, мистер Тейлор. Вас принесли сюда примерно в пять утра. Насколько я могу судить, вы были без сознания. Как изволите видеть, доктор уже занимался вашей ногой.

– А мистер Бертрам здесь? Или мистер Гарланд? И мистер Маккиннон – он где?

– Мистер Бертрам помогает на Бёртон-стрит, сэр. Где находится мистер Маккиннон, я не знаю.

– А что насчет мисс Локхарт? И Фредерика – молодого мистера Гарланда? С ним все в порядке?