Таинственный 15 век

Перевернем теперь монету. На другой ее стороне изображены две человеческие фигуры. Одна – в полный рост, с жезлом в руке, в длинных одеждах, в зубчатой короне. Иногда она стоит, иногда сидит на престоле. Другая фигура – согбенная. Иной раз она словно сидит на корточках. Обычно про нее пишут: «стоит в просительной позе». Обе руки этой фигурки протянуты вперед. Они не пусты: принято считать, что в них лежит некий дар, вручаемый венценосной фигуре. «Дар» помещен между фигурками. Он имеет форму либо овала, либо креста, либо линии точек. И снова мы увлеклись деталями, ничего не объяснив. Чем заняты эти две фигурки? Кто они? Что пригнуло к земле «просителя»? О чем он просит? И просит ли?

Вот вопросы, не сходящие со страниц специальной литературы более 150 дет. Занимает историков прежде всего стойкость эмблемы. Как раз в этот период в Москве при Василии Темном чеканятся десятки разнообразных монет. На них и всадник, и борьба Самсона с львом, и райская птица Сирин; по ним шагают звери и летят птицы. Мастера изощряются в выдумке. А в Новгороде фантазия художника скована. Чем? Узнав это, мы, видимо, выясним нечто важное о Новгороде XV века.

И вот на нить размышлений нанизываются фонарики истолкований. Первое, самое устойчивое, появляется сне в XVI веке, спустя каких-нибудь сто дет после того, как был вырезан последний штемпель с изображением двух загадочных фигурок. Автор этого истолкования знаменитый путешественник Сигизмунд Герберштейн: монеты «новгородские на одной стороне имеют изображение государя, сидящего на троне, и против него – кланяющегося человека; с другой стороны – надпись». Похоже? Внешне – да. А по существу нисколько не похоже.

На голове той фигурки, которую Герберштейн посчитал государем, ясно видна корона. Кому же быть в короне, если не государю? Но корона, как знак отличия русских князей, появляется очень поздно. В XV веке, как и в XII, князя на любом изображении можно опознать по особому головному убору, который нисколько не похож на венец, а так и называется «княжеской шапкой». Знаменитая шапка Мономаха в XVI веке стада главной регалией царей после того, как ей собольей опушкой придали сходство с традиционной княжеской шапкой. Княжескую шапку, а не корону, мы видим в изображениях на миниатюрах древнерусских книг, на иконах святых Бориса и Глеба, бывших при жизни князьями.

А корона? В короне изображали не князей, а царей. Русского царя в начале XV века еще не было. И царями русская летопись XIV-XV столетия титулует византийских императоров и золотоордынских ханов. Ни те, ни другие к Новгороду не имеют ни малейшего отношения. Выражать им покорность в монетной эмблеме было бы просто нелепо.

Но, может быть, в Новгороде в виде исключения все же изобразили в короне московского великого князя, который в XIV н XV веках автоматически признавался и князем новгородским?

Будь монета признанием господства Москвы, у новгородцев было бы немало случаев заменить эмблему символом непокорства во время очередной войны с Москвой, а войн между ними было за это время немало.

Однако… в 1478 году, когда независимость Новгорода была ликвидирована, в нем некоторое время чеканят монету с традиционными фигурками, но с иной надписью: «Денга великого князя». Это, рассуждают сторонники Герберштейна, – яркое свидетельство того, что на монете изображен великий князь. Коль скоро после 1478 года Новгород безусловно выражал ему покорность, а монетная эмблема не изменилась, значит и раньше эмблема имела тот же смысл. Заметим эту маленькую лазеечку, чтобы не пройти мимо нее потом.

Еще толкование, на этот раз отчаянно казуистическое: «Весь рисунок эмблематически выражает покорность. Кому? Неизвестно. И именно в этом суть». Автор этой глубокомысленной формулы, известный экономист начала XX века И. И. Кауфман существо дела видел в нарочитой двусмысленности. Дескать, москвичи думают, что новгородцы выразили покорность великому князю, а сами новгородцы придерживаются иного мнения. Какого? Неизвестно.

Мнение крупнейшего русского нумизмата Алексея Васильевича Орешникова: в «человеке с атрибутами власти» нужна видеть «не князей московского иди новгородского, а символическое изображение самого Великого Новгорода». А кто же тогда изображен в просительной позе? Как говорится, куда ни кинь – все клин!

Но в этом последнем мнении, по-видимому, скрывается истина. Она глубоко запрятана, как куколка в кокон. И нужно время, чтобы куколка обрела крылья. Время идет, и куколка оживает в статье талантливого исследователя П. Л. Гусева. (Кстати, сам – человек-загадка. Мы не знаем, как выглядел П. Л. Гусев, когда он родился и умер, не знаем даже, какие имя и отчество скрыты за его инициалами.)

Человек на троне, – утверждал П. Л. Гусев, – это патронесса Новгорода София-Премудрость. Вспомним лозунги летописца: «Где София, тут и Новгород», «Умрем честно за святую Софию».