Подозрительность исчезла. Осталось только недоумение.
— Да.
— Ты помнишь, как я тебе объяснял, что не могу взять тебя с собой, потому что у меня не будет дома и не будет никого, кто бы помог заботиться о тебе, и поэтому тебе придется пойти в школу в Англии? Ты помнишь, как я обещал писать и взял с тебя обещание, что ты будешь мне отвечать и рассказывать в письмах обо всем, что с тобой происходит?
Юноша кивнул.
— Тогда почему же ты не написал? Ты же обещал. Я написал тебе шесть писем, включая то, которое было приложено к подарку на день рождения, но я не получил от тебя ни строчки. Почему, Джастин? Ты обиделся на меня за то, что я не взял тебя в Канаду? Я поступил так для твоей же пользы. Я должен был приехать повидать тебя, но деловые интересы поймали меня в ловушку, я был настолько занят, что не мог выкроить себе даже какой-нибудь свободный уик-энд. Я хотел видеть тебя, постоянно иметь от тебя известия, но ни разу ничего не получил. В конце концов я перестал писать, решив, что мои письма тебя травмируют, как бы это ни казалось мне странным. Поэтому я просто посылал на Рождество и на твой день рождения взносы в бабушкин банк на твое имя… Что случилось, Джастин? Это имеет какое-то отношение к тому, что произошло в тот раз в Клуги, когда…
— Мне надо идти, — сказал юноша. Он заикался, его самообладание разлетелось вдребезги. — Мне… мне очень жаль, но я должен идти. Пожалуйста.
Он пошел, спотыкаясь, к вращающейся двери, не видя и не интересуясь, куда идет.
Дверь выпустила его и повернулась, сияя ярким металлом окантовки. Джон остался один, и неудача засела в сердце пульсирующей болью.
Было одиннадцать часов, когда Джастин вернулся в Консет Мьюс. Его бабушка, писавшая письма в гостиной, подняла на него глаза, изумленная тем, как резко он вошел.
— Джастин… — Он увидел, как она покраснела — безобразное красное пятно под слоем тщательно наложенной косметики, — и внезапно ощутил тошноту, поняв, что это правда. Отец действительно ему писал. А она лгала ему все это время.
— Письма? — спросила она. — Из Канады?
— Он написал мне шесть писем. И прислал подарок ко дню рождения.
— Он так сказал?
Но это была лишь вялая попытка защититься. Она шагнула к нему, всплеснув руками.
— Я сделала это, потому что хотела тебе только добра. Я думала, это тебя расстроит — читать его письма, когда он бросил тебя, а сам улетел в Канаду.
— Ты читала эти письма?
— Нет, — сказала она быстро. — Нет, я…
— Ты уничтожила шесть писем, которые прислал мне отец, чтобы я думал, что он меня совершенно забыл?
— Нет, Джастин, нет, ты совершенно не понимаешь…
— Ты сама не получила от него ни одного письма, поэтому ты хотела, чтобы я тоже не получал.
— Нет, — сказала она, — нет, это было не так…
— Ты лгала мне, обманывала и мошенничала год за годом, день за днем.
— Это было для твоей же пользы, Джастин, для твоей же пользы…
Камилла опять села, как будто он лишил ее сил, и внезапно Джастин увидел, что она — старая женщина, с морщинистым лицом в пятнах от слез, ее плечи были горестно опущены, руки дрожали.
— Твой отец никогда ни о ком не заботился, кроме себя самого, — услышал он наконец ее шепот. — Он берет людей и использует их в своих интересах. Твоя любовь пропадает зря, потому что он не обращает на тебя внимания. Я была ему полезна время от времени, давая ему дом, когда он был юным, воспитывая тебя, когда он стал старше. Но я была ему безразлична. Сейчас ты будешь ему полезен, помогая вести дела в Канаде. О, не думай, что я не догадываюсь, зачем он хотел тебя видеть. Но ты никогда не будешь нужен ему сам по себе, его интересует только польза, которую из тебя можно извлечь…
— Ты не права, — сказал Джастин. — Я нужен ему. Ты не понимаешь.
— Не понимаю? Я слишком хорошо понимаю.
— Не думаю, что в свое время ты понимала его лучше, чем меня.
— Джастин…
— Я уезжаю с ним в Канаду.
Последовала минута полной тишины.
— Ты не можешь поступить так, — сказала она наконец. — Пожалуйста, Джастин, будь разумным. Ты говоришь о том, чтобы совершенно изменить ход своей карьеры, уничтожить все перспективы, которые ты имеешь в Лондоне, только из-за десятиминутной встречи этим утром с человеком, которого едва знаешь. Пожалуйста, пожалуйста, будь разумным, не делай этого.
— Я уже решил.
Камилла посмотрела на него, ей показалось, что она вернулась на много лет назад, а сидящий перед ней юноша — Джон, который произносит так же упрямо, тем же самым тоном, которого она так страшилась: «Я уже решил. Я собираюсь на ней жениться».
— Ты глупец, Джастин, — сказала она, ее голос внезапно зазвучал сурово и ясно. — Ты абсолютно не представляешь себе, что ты делаешь. Ты вообще ничего не знаешь о своем отце.
Он повернулся и пошел к двери.
— Я не буду это слушать.
— Конечно, — сказала Камилла. — Ты был слишком мал, чтобы помнить, что произошло в Клуги.
— Заткнись, — закричал он, резко поворачиваясь к ней. — Заткнись! Заткнись!