Таинственный берег

Предположим, Джастин узнает, что его отец в Лондоне. Предположим, он увидится с Джоном и неизбежно будет тянуться к нему, пока не окажется полностью под его влиянием… Хорошо, конечно, уговаривать себя, что Джастин — взрослый, уравновешенный, разумный девятнадцатилетний человек, на которого едва ли кто-то может повлиять. Отец безжалостно бросил его… Но Джон так привык подчинять себе всех, кто находится в пределах его досягаемости… Если он захочет забрать у нее Джастина… Нет, он, конечно же, не захочет. Когда Джон вообще что-нибудь делал для Джастина? Это она его вырастила. Джастин принадлежит ей, а не Джону, и Джон поймет это так же ясно, как понимает она.

Воспоминания болью застилали глаза.

Джон всегда был такой. Всегда. С самого раннего детства. Все эти няни, гувернантки — ни одна ничего не могла с ним поделать. Он никогда никого не слушался, всегда боролся за то, чтобы навязать свою волю всем вокруг, и делал именно то, что хотел, когда хотел и как хотел.

Камилла вспомнила, как отправила его в закрытую школу на год раньше, чем полагалось, потому что не могла больше найти с ним общего языка. Он не скучал о ней — наслаждался независимостью; там появились новые территории для завоевания, другие мальчики, его сверстники. На них можно было влиять, задирать их, поражать или насмешничать, в зависимости от настроения. А рояль…

— Бог мой! — громко сказала она в пустой комнате. — Этот кошмарный инструмент!

Он увидел рояль, когда ему было пять лет, попробовал играть, но у него ничего не получилось. Этого было достаточно. Он не делал передышки до тех пор, пока полностью не овладел инструментом. Она помнит его непрерывные упражнения — шум, постоянно действовавший ей на нервы. Позднее появились девушки. Каждая была для него вызовом. Он начал стремиться завоевывать мир, когда подрос полностью, чтобы его разглядеть. Она помнила свои мучения, когда он попадал в какую-нибудь немыслимую переделку. Было больно, когда он смеялся, передразнивая ее гневные интонации. И сейчас его издевательский смех все еще стоял в ушах. Когда ему было всего девятнадцать, началась история с этой маленькой сучкой — гречанкой из третьеразрядного ресторана в Сохо, безрассудная женитьба. Он вдруг забросил все дела в Сити… Оглядываясь назад, она горько недоумевала, кто тогда был больше в ярости — ее первый муж или она сама. Но Джона это не волновало. Он просто рассмеялся и отвернулся от них, как будто родители значили для него еще меньше, чем его будущее, которое он так внезапно отбросил. После этого она его почти не видела.

За ее отказ принять его жену Джон отплатил тем, что перебрался жить на другой конец Англии. После женитьбы он общался с матерью только тогда, когда это было нужно ему.

Например, когда умерла София. Тогда он позвонил довольно быстро. «Я уезжаю за границу, — сказал он. — Ты ведь позаботишься о Джастине?»

Только и всего. Как будто она была служанкой, которой можно приказать между делом.

Она часто спрашивала себя, почему ответила «да», если намеревалась сказать: «Пусть кто-нибудь другой делает за тебя черную работу». Но вместо этого согласилась. Джастин оказался у нее, а Джон — в Канаде… И ни разу ей не написал.

Камилла не ждала, что сын будет сообщать о себе. Но была уверена: поскольку она взяла на себя заботы о его ребенке, он будет поддерживать с ней связь. А он ни разу не написал ей. Сначала она не могла поверить в это. Думала: «Со следующей почтой письмо придет». Или: «Напишет на следующей неделе». Но писем не было.

Слезы обжигали ей щеки, она быстро вернулась к туалетному столику, раздраженно пытаясь вновь привести в порядок грим. «Это потому, что я в ярости», — сказала себе, словно оправдываясь перед кем-то.

Камилла посмотрела на часы. Джастин скоро будет дома. Быстро вытерла бумажной салфеткой слезы и потянулась к коробочке с пудрой. Сейчас важен темп. Джастин не должен видеть ее в таком состоянии…

Интересно, хоть кто-нибудь получал известия от Джона? Возможно, он писал Мэриджон. Она ничего не знала о Мэриджон после ее развода с Майклом. Она и Майкла не видела с прошлого Рождества, когда они неожиданно встретились на одном из этих отчаянно скучных коктейлей. Ей всегда нравился Майкл. Джон никогда не обращал на него внимания, предпочитая этого ужасного человека — как же его звали? Она хорошо помнила, что видела его имя на страничке светской хроники… Александер, внезапно вспомнила она. Вот оно. Макс Александер.

Щелкнул замок входной двери, и кто-то вошел в холл. Джастин вернулся.

Камилла нанесла завершающие штрихи на лицо, встала и вышла на лестничную площадку.

— Джастин?

— Привет, — откликнулся он из гостиной.

Его голос звучал спокойно.

— Где ты?

— Иду, иду.

«Он не знает, — подумала она. — Не видел газету. Кажется, все обойдется».

Камилла прошла через холл в гостиную. Потянуло холодком. В глубине комнаты на высоких окнах мягко колыхались занавески.

— А, вот ты где, — сказал Джастин.

— Как дела, дорогой? Надеюсь, день был удачным?

— Хм.

Она поцеловала Джастина и внимательно на него посмотрела.

— Кажется, ты не очень в этом уверен.