Таинственный берег

— Надеюсь, ты меня простишь, что оставляю тебя одну, но я должен подняться и собрать этюдник. Я быстро. Во сколько ты хочешь выйти?

— Мне все равно. Когда захочешь.

— Я скажу, когда буду готов, — сказал он и вышел из комнаты, направившись в сторону холла.

Она еще долго сидела у стола, прежде чем подняться наверх и найти свои рисовальные принадлежности. Джон окликнул ее снизу из холла как раз в тот момент, когда она причесывалась.

— Мы сейчас уезжаем, дорогая. У тебя все в порядке?

— Да, я уже тоже почти готова выйти.

— Желаю хорошо провести время.

Сара сидела, слушая, как закрылась дверь, как взревел двигатель, как зашуршал гравий под колесами. Потом звук удаляющегося автомобиля смолк. Она спустилась вниз. В гостиной ее поджидал тщательнейшим образом одетый Джастин и прилежно читал «Таймс». Его вещи были явно сшиты у лучших английских портных, но он все равно выглядел как иностранец.

— Я не знаю, что именно ты предпочитаешь, — сказал он. — Мы можем взять машину Мэриджон и поехать на юг, к Сеннену, или на север, к Кенджекскому замку. Виды с обрыва на разрушенные шахты в Кенджеке хороши для акварели. — Он помолчал, ожидая ее ответа, а когда она кивнула, добавил: — Хочешь, поедем туда?

— Да, это звучит заманчиво.

Они отправились без лишних разговоров и вскоре подъехали к заброшенным угольным шахтам Кенджека на морском берегу. В конце дороги, высоко над обрывом, оставили машину и пошли пешком. Кое-где приходилось и карабкаться. Они поднимались вверх по склону туда, откуда открывался лучший вид на всю округу.

Внизу под ними море было насыщенного синего цвета, с зелеными пятнами вокруг прибрежных скал, а горизонта не было видно. Тропинка глубоко врезалась в склон, уходила к вершине обрыва. Утесы Кенджека и выработанная порода старой шахты высились перед ними, а освещение, по мнению Сары, было идеальное. Когда она наконец присела, тяжело дыша после подъема, то ощутила восторг при виде этого мерцающего пейзажа.

— Я прихватил немного лимонада и печенья, — сказал Джастин, добросовестно демонстрируя присутствие духа. — Как раз для такой нелегкой прогулки.

Они сели на землю и молча выпили лимонад.

— Прекрасное место для собаки, — сказала Сара чуть погодя. — Лучшее место в мире для того, чтобы бегать и гонять кроликов.

— У нас всегда была собака. Овчарка по имени Флип, сокращенно от Филипп, в честь герцога Эдинбургского. Моя мама, как и большинство иностранцев, была в восторге от королевской семьи.

— Правда? — Она разломила круглое печенье пополам и смотрела на полукруг невидящими глазами. — А что случилось с Флипом?

— Моя мать отдала его усыпить, потому что он разорвал на куски ее лучшее платье для коктейля. Я проплакал всю ночь. Насколько помню, когда отец приехал домой, был скандал. — Джастин потянулся к брезентовой сумке и вытащил свой альбом для набросков. — Мне что-то не хочется сегодня рисовать акварелью. Наверное, я сделаю набросок углем, а потом дома напишу картину масляными красками.

— Покажи мне, пожалуйста, твои рисунки.

Он помолчал, глядя на чистый лист.

— Они тебе не понравятся.

— Почему?

— Они не совсем обычные. Я никогда не осмеливался никому их показывать, кроме Мэриджон, а она, конечно, совсем другая.

— Почему? Я имею в виду, почему Мэриджон совсем другая?

— Но она именно совсем другая, ведь правда? Она не как все остальные люди… Вот акварельный рисунок бухты — ты ее, наверное, не узнаешь. А это…

Его лицо внезапно побагровело, он уставился на свои ботинки. Сара с трудом перевела дыхание.

Рисунок представлял собой смешение зеленых и серых тонов, небо разорвано тучей, скалы — темные и острые, похожие на чудовищное животное из ночного кошмара. Композиция была беспорядочная, слабая, но в рисунке безошибочно угадывались какая-то диковатая сила и ощущение прекрасного. Сара вспомнила, как Джон исполнял Рахманинова. Если бы Джон рисовал, подумала она, он нарисовал бы что-нибудь в этом же духе.

— Это очень здорово, Джастин, — честно сказала она. — Я не уверена, что мне нравится, но это необычно и сильно. Ты мог бы показать мне что-нибудь еще?

Он показал ей еще три работы, его голос звучал тихо и нерешительно, уши порозовели от удовольствия.

— Когда же ты начал рисовать?

— О, очень давно, кажется, когда пошел в школу. Но это просто хобби. Цифры — вот что действительно меня интересует.

— Цифры?

— Математика, расчеты. Все, к чему имеют отношение цифры. Вот почему я начал работать в страховой фирме. Но там было очень скучно, и я ненавидел обязательные присутственные часы с девяти до пяти.

— Ясно, — сказала она и вспомнила, как Джон рассказывал о своей первой работе в Сити. Он говорил: «Боже, как это было скучно! Господи, какая рутина!»

Джастин нервными движениями набрасывал углем черный квадрат на обложке альбома. Даже его напряженная нервная пластика напоминала Саре Джона.

— Ты абсолютно не похожа на то, что я себе представлял, — неожиданно сказал он, не глядя на нее. — У тебя нет ничего общего с теми людьми, которые обычно приезжали в Клуги.

— И, наверное, совсем не похожа на твою мать, — произнесла она ровным голосом, наблюдая за ним.