Таинственный доктор. Дочь маркиза

Ева была полна смирения, покорности и нежности, которые просвечивали в каждом ее слове. Она перестала заниматься музыкой и живописью; когда Жака не было дома — а он часто отлучался под предлогом навестить больных, — она садилась за прялку.

Марта научила ее прясть.

Верная обещанию посвятить себя милосердию, она похоронила свои таланты, более подобающие даме из общества, которое она покинула, и занялась полезным трудом.

Однажды Жак Мере вернулся домой раньше обычного и увидел, что она, как Маргарита, сидит за прялкой. Он подошел, дружелюбно взглянул на нее и одобрительно кивнул:

— Хорошо, Ева!

И, не сказав больше ни слова, ушел в свою лабораторию.

Руки Евы бессильно опустились, голова откинулась на спинку кресла, глаза закрылись, и из-под опущенных век потекли слезы.

Погожие весенние дни еще не наступили, но были уже не за горами. Иногда днем уходящие зимние туманы окрашивались в розовые и лазурные тона. В прощальных порывах апрельского ветра уже чувствовалось предвестие ласкового майского ветерка, и на самых нетерпеливых деревьях уже распускались пушистые почки и показывались зеленые кончики первых листьев.

Под этим теплым дружеским дыханием сад вокруг маленького домика вновь обретал все свое очарование и всю свою юношескую крепость. Цветы росли среди луж и островков снега уже не разбросанно, но клумбами. Древо познания добра и зла было не только усыпано звездочками цветов, но на помощь им уже спешила листва, чтобы защитить их от весенних заморозков.

Ручей стал прозрачным и весело зажурчал; еще несколько дней — и беседка покроется зеленью, которая спрячет от глаз поддерживающую ветки решетку.

Первые весенние певцы: малиновки, синицы, зяблики — присматривали себе места для гнезд; время от времени славка издавала две-три мелодии; соловей пытался нанизывать свои ноты как жемчужины, но вдруг останавливался: холод не давал ему закончить песню, и он замолкал.

Прилетели ласточки.

Ни одна из примет пробуждения природы к жизни не ускользнула от Евы; она была не столько женщиной, сколько птичкой, существом не столько разумным, сколько чувствительным. Ветер, солнце, дождь отзывались в ней. Она ощущала всем существом перемены в природе. Иногда она заставала Жака Мере за созерцанием всех этих превращений, которые происходят в пробуждающейся природе. Жак так же любил природу, как и Ева, но он, казалось, запретил себе радоваться и улыбаться и как только замечал, что за ним наблюдают, вздыхал и уходил к себе.

Однако время от времени он вел с Евой долгие беседы. Он рассказывал ей о том, каким образом намерен превратить замок Шазле в образцовую больницу, где у бедных стариков, женщин и детей будет все, что им нужно: свежий воздух, хорошее питание и теплое солнце. Ева просила позволения посмотреть, как идут работы, но Жак неизменно отвечал:

— Я свожу вас туда, когда придет пора, и вы сможете посвятить весь свой досуг святому делу ухода за больными.

В конце мая снова появился тот человек с папкой, который уже один раз приезжал. Это был г-н Фонтен; он приехал посмотреть своими глазами, как продвигается строительство и правильно ли выполняются его распоряжения.

Запрягли лошадей, и он уехал вместе с Жаком Мере, как и в прошлый раз.

Маленький домик в лесу Жозефа был совершенно готов, и Жак приехал, чтобы получить букет цветов, который каменщики преподносят владельцу по окончании работы.

Что бы Жак ни говорил г-ну Фонтену, он постоянно наблюдал за строительством, поэтому все было сделано в точности так, как он хотел.

Несмотря на свою неприязнь к островерхим крышам, архитектор понял, что в нашей прекрасной Франции, где треть года идет снег и еще треть года — дождь, плоские крыши хороши только в том случае, если на верху дома хотят устроить небольшой водоем.

Поскольку все деревянные украшения были вырезаны одновременно со строительством дома, оставалось только навесить двери и вставить окна. Жак Мере выбрал цвет обоев. Господин Фонтен обещал прислать их из Парижа вместе с мастерами, умеющими оклеивать комнаты обоями не с помощью валька, а просто широкими полотнищами.

Господин Фонтен уехал довольный и обещал вновь приехать через две недели, чтобы проследить за окончанием работ.

Жак Мере сделал чертеж своего будущего дома в Париже и поручил г-ну Фонтену приобрести участок земли в предместье Сент-Оноре или рядом с улицей Аркады.

Четыре или пять дней спустя приехали рабочие и привезли обои, так что через десять дней обои были наклеены, занавеси и портьеры повешены.

Жак выбрал темные обои, чтобы оттенить картины, и когда г-н Фонтен вернулся, он принужден был согласиться, что хотя на свете есть только один художник — Рафаэль, но фламандская, венецианская, неаполитанская, флорентийская, испанская, голландская и даже французская школы имеют свои достоинства.