Таинственный доктор. Дочь маркиза

"Диктуйте, сударь", — сказал я, садясь к столу и приготовившись писать.

Незнакомец встал за моей спиной, желая проследить, верно ли я записываю его слова, и принялся диктовать:

"Сего дня, 29 декабря 1782 года, я получил от неизвестного мне мужчины девочку пяти лет, страдающую неизлечимым слабоумием; я обязуюсь от своего имени и от имени моей матери содержать ее в моей хижине или любом другом жилище, какое я изберу, до тех пор пока ее не потребует назад податель этой расписки и половинки луидора, другая половинка которого будет нынче вручена мне".

Тут незнакомец достал из кармана жилета луидор, распиленный пополам самым диковинным образом; впрочем, две его половинки отлично подходили одна к другой. Одну он отдал мне, а другую оставил у себя.

Затем он продолжил диктовку:

"Особа, передавшая ребенка на попечение Жозефа Бланжи и его матери, обязуется, помимо восьмисот франков, выплаченных названным людям в день написания этой расписки, платить им за каждый год содержания девочки триста франков вперед. Если одно из вышеупомянутых лиц умрет, названная сумма будет выплачиваться оставшемуся в живых.

Когда ребенок достигнет пятнадцати лет, уход за ним, возможно, потребует новых затрат; в этом случае будет подписано новое соглашение.

За хороший уход будет выплачено вознаграждение".

"Теперь поставьте свою подпись, — приказал человек в маске, — а пониже распишитесь за вашу родительницу".

Я написал внизу:

"Согласен со всем здесь сказанным и обязуюсь вместе с матерью исполнять все, о чем говорится в этой бумаге.

Жозеф Бланжи".

"Может, сударь, вам еще что-то угодно от меня?" — спросил я у незнакомца.

"Угодно".

"Что же именно?"

"Мне угодно только одно — чтобы вы держали язык за зубами".

"Это нам с матушкой не составит никакого труда, — отвечал я, — ведь мы живем в обществе зверей и деревьев, так что болтать нам не с кем. В хижину к нам никто не приходит, а сами мы с матушкой иной раз за день только и скажем друг другу, что "доброе утро" да "спокойной ночи". Самый болтливый у нас в доме — Канар. Но он, по правде сказать, не говорит, а лает".

Человек в маске, диктовавший мне расписку, взял ее, внимательно перечел, спрятал в карман вместе с половинкой луидора и сказал матушке:

"Ну, идите сюда и подставляйте передник".

Матушка подошла и приняла от второго незнакомца дурочку примерно в таком же состоянии, в каком застали ее вы.

"А как звать-то ее, сударь?" — спросила матушка.

Незнакомец наверняка испугался, как бы мы не решили наводить справки в соседних церквах, в одной из которых девочку крестили, и отвечал:

"Имя ее вам знать ни к чему, ибо она не откликается ни на какое имя; скажу только, что она католичка".

Затем, повернувшись ко мне, он добавил:

"Ты понял? Единственное, что от тебя требуется, — молчание".

Оба незнакомца вышли из хижины; в дверях один сказал другому:

"Сципион остался с ней".

Тут только я заметил красивого черного пса, который улегся возле печи и явно чувствовал себя как дома.

"Ну-ка, Сципион, — обратился я к нему, — ты что, не слышишь, что тебя зовут?"

Сципион даже не шевельнулся.

Я хотел было прогнать его, но один из наших гостей остановил меня:

"Пусть пес живет у вас, — сказал этот человек, — он сильно привязан к девочке, а она никого, кроме него, не узнает. А в плату за его пропитание я позволяю тебе беспрепятственно охотиться на землях господина де Шазле".

Сказав это, он вышел, на ходу бросив псу:

"Оставайся, Сципион, оставайся здесь!"

Сципион, впрочем, судя по всему, нисколько не нуждался в этом разрешении.

— Теперь, господин Жак, — закончил браконьер свой рассказ, вы знаете ровно столько же, сколько и я.

— И вам до сих пор платят за содержание девочки?

— Все до последнего су.

— От кого же ты получаешь деньги?

— От второго человека в маске.

— И после разговоров с ним у тебя не родилось никаких догадок?

— Он ни разу не сказал мне ни единого слова. По-моему, он глухонемой. Со своим спутником он объяснялся жестами, и тот отвечал ему таким же способом.

— И ты больше ничего не знаешь, Бланжи?

— Нет.

— Ты клянешься честью?

— Клянусь честью.