«Я постаралась услужить тем членам семейства, в которых разглядела дружелюбие; но до моего слуха долетел разговор пары. Он мне очень не понравился, и я сделала вид, что мне все равно, чтобы они прекратили разговор, чем заинтересовала спровоцировавших меня. Уже казалось, что успех обеспечен, когда Мсье заподозрил меня и не преминул это показать. Я вышла из роли смиренницы и подарила ему выразительный, чисто театральный взгляд. Он возымел действие; использую его снова. Дядюшка – лакомый кусок и желанный титул. Хотя в свои года он держится бодрячком и очень недурен собой, я с нетерпением буду ждать его кончины. Мсье, в свою очередь, обворожителен; ему идет элегантная томность, но его сердце спит глубоким сном, который до сих пор не удалось нарушить ни одной женщине. Я рассказала свою историю, и мне поверили, хотя я имела дерзость упомянуть, что мне всего девятнадцать, применила шотландский выговор и как бы невзначай обронила, что Сидней хотел на мне жениться. Мсье знает С. и определенно что-то заподозрил. Придется за ним следить.
В тот первый вечер мне было очень одиноко. Нечто в атмосфере этого счастливого семейства заставило меня желать себе иной доли и иной сути. Пытаясь поднять упавший дух, я думала о временах, когда и сама была прелестна и молода, добродетельна и весела. Зеркало явило мне измотанную тридцатилетнюю женщину, ибо я уже отколола фальшивые локоны и стерла грим – словом, лицо мое лишилось маски. О, сколь мне противны сантименты! Я выпила за твое здоровье из подаренной тобою фляжки, легла спать, и мне приснилось, будто я играю леди Тартюф
[25].Adieu, и до очередной порции новостей».
Эдвард сделал паузу; все молчали, и он, взяв новое письмо, начал читать:
«Милая подруга!