Таинственный монах

Только на рассвете они прибыли в стрелецкие слободы, где царствовало всеобщее смятение, так как стрельцы уже узнали о казни князя Хованского. Без толку говорили все разом и не знали на что решиться Но с появлением в их среде таинственного монаха положило конец бестолковому гомону. Все замолчали и прислушались к речи его. Смысл которой состоял в том, чтобы идти в Троицкую лавру и требовать выдачи Голицына и Милославского, главных виновников смерти Хованского. бессмысленная толпа стрельцов повиновалась таинственному монаху и без порядочно двинулась к Троицкой лавре. Впереди этой толпы шли монах и Гриша. Последний шел, как-то подневольно, не принимая никакого участия в буйстве своих сотоварищей стрельцов. Подойдя к воротам Троицкого монастыря монах снял с себя рясу и оказался одетым в костюм воина, что Гришу весьма удивило, так как он никогда не видел своего дядю в подобном наряде.

Ворота монастыря были заперты и таинственный монах требовал, чтобы их немедленно отперли, грозя в противном случае войти в монастырь силою. Стоявшие на монастырских стенах стражи отвечали, что они испросят на то разрешение игумена.

Прошло уже с полчаса времени, как пошли докладывать игумену, а ответа не было. Наконец на стене появился настоятель и монах сурово предъявил ему свои требования, опять таки грозя насилием. На это настоятель отвечал: «мы насильству противупоставим смирение, убийцам воздадим прощение. Но, если вы христиане, одумайтесь, не оскверняйте неповинною кровью священной обители, в которой хранятся мощи великих угодников Божиих. Неужели никому из вас не нужно прощение небесное за сделанные грехи? Неужели вы новыми злодействами хотите заградить себе всякую надежду на спасение душ. Так и быть исполняйте злодеяния ваши, но знайте, что церковная анафема падет на главу первого, кто переступить порог обители».

Слова настоятеля привели стрельцов в крайнее смущение и они, несмотря на подстрекательство таинственного монаха, стали отступать. В это время к лавре подошли царские войска, которые немедленно рассеяли их. Таинственный монах бежал, увлекая за собою Гришу и оставивши предводимых им стрельцов на произвол судьбы.

Они направились скорыми шагами в лес и долго шли молча. Для Гриши было очевидно, что его дяде хорошо известны тропинки леса. Гриша первый нарушил молчание сказав:

— Ты, дядя, вел сюда стрельцов, а теперь покидаешь их, а мне казалось, лучше было бы с ними умереть, чем бежать от неприятелей. Бог весть что у тебя на уме. — Это право, кажется, не ладно.

Монах с презрением покачал головою и сказал:

— Ты еще слишком молод, чтобы судить об этом. Почему ты знаешь, кто здесь твои враги и приятели? О себе то самом знаешь ли ты что-нибудь?

— Нет. А если ты, дядя, знаешь, то расскажи пожалуйста мне.

— Придет время и ты все узнаешь. Теперь же знай одно — повинуйся мне.

После этого монах замолчал, опустил голову и предался своим думам. Гриша молча следовал за ним и они часа через два вышли на большую дорогу, откуда видно было село. Монах внимательно осмотревшись вокруг и, удостоверясь, что нет никакой опасности, вошел в село и постучался в окно одной избы, из которого выглянул лысый старик и, узнав монаха, сказал с видом изумления:

— Как, отец Иоанн, ты здесь? а все ваши…

— Молчи, дядя Еремей. Мне теперь некогда. Приведи-ка мне в лес двух лошадей. Я буду ждать у большой сосны, — прервал его монах.

Сказав это монах быстро ушел в лес вместе с Гришей и сел под большою сосною в ожидании лысого мужика, который не замедлил явиться с двумя лошадьми. Монах дал мужику несколько монет, приказав завтра поутру приходить за лошадьми в Москву, в стрелецкие слободы.

Монах и Гриша сели на лошадей и отправились по направлению к Москве.

Они ехали целый час молча. Их умы были заняты совершенно противоположными мыслями. Гриша первый нарушил молчание сказав:

— Ты, дядя, сказал мужичку, чтобы он приходил за лошадьми в стрелецкие слободы, стало быть ты опять затеваешь что-нибудь?

— Это дело не твоего ума, сурово отвечал монах.

— Не понятны мне твои деяния, но тем не менее я хотел бы знать, к чему клонятся все твои затеи.

— Когда-нибудь ты об этом узнаешь.

— Но вспомни, и то ты монах и служитель Божий, должен ли ты с такою жестокостью проливать кровь своих собратий!

— Если только это тебя тревожит, то успокойся, — я такой же монах как и ты.

— Отчего же с самого малолетства я видел тебя в этой одежде? Кто же ты? — вскричал Гриша.

— Твой дядя! — отвечал монах. Прежде я был воином, а теперь изгнанник, который скрывается под монашескою одеждою, чтобы спасти себя от гонения и вернее отомстить моим врагам.

Гриша замолчал. Оба они в задумчивости продолжали свой путь в Москве. Снова монаха пробудили в уме Гриши воспоминания детства. В доме Хованского он видел, как приятно иметь отца и мать. Неизвестное ему чувство тоски стеснило его грудь. Он видел себя одиноким в обширном этом мире и ничего не знал о своих родителях. Ему хотелось поговорить о них. Наконец, обратись к дяде, он спросил:

— Скажи мне, по отце или по матеря ты мне приходишься дядей?