Таинственный монах

В характерах Гриши и Саши вскоре обнаружились совершенно противоположный наклонности: Гриша был мальчик бойкий, веселый, не терпящий никакого принуждения и не переносивший малейших обид со стороны окружающих его, тогда как Саша был скромен, тих, охотно принимавший на себя вину Гриши и молодого князька. Гриша был любимцем князя, а Саша – княгини. Между собою оба приемыша были очень дружны, но князька они недолюбливали. Слепая покорность последнему всех его окружающих были предметом зависти приемышей.

Грише минуло девять лет, а Саша был годом моложе его, в то время когда скончался Царь Феодор Алексеевич. Хованский пожелал обучать грамоте всех трех мальчиков и дело это поручил священнику своей домашней церкви. Более других успехи в науках оказывал Саша и менее всех Гриша. Вообще успехи всех детей были не блистательны, а потому Хованский нанял для них учителя немца, славившегося тогда в Москве своею ученостью Появление его в доме Хованского произвело большой переполох между всею дворнею Хаванского. Из-за угла смотрели они на. немца и дивились, что еретик похож на человека и по-русски умеем баить.

С первого же урока данного детям немцем все они, особенно ленивец Гриша, получили большую охоту к ученью и обучение пошло быстрыми шагами.

Хованский по-прежнему окружал свою супругу нежною заботливостью, а княгиня по-прежнему была покорна и молчалива. Тишина обыденной жизни в доме Хованского нарушалась подчас бойким Гришей. Князь мало бывал дома, но непрестанно всем интересовался.

Так шло дело до времени возвышения Хованского, когда он сделался начальником всех стрельцов. Стремление его к единовластию и первенствующей роли в делах управления русским государством породили в нем зависть к Милославскому и Голицыну. Он был мрачен и задумчив, домашние дела совершенно не интересовали его. Даже любимец его Гриша не всегда развлекал его, а подчас даже раздражал его.

Однажды он вошел в покои своей супруги и, сев около окна задумчиво смотрел на площадь.

– Что с тобою, друг мой, сталося? – робко и с нежною заботливостью спросила княгиня. – Я никогда не видала тебя столь расстроенным. Нет ли тебе беды какой от царского двора?

При этих словах княгини лицо Хованского вспыхнуло и он с видом надменности, погладив свои усы и бороду, сказал:

– Это мы еще увидим, кто кому может приготовить беды…

– Боже мой! Уже не стрельцы ли опять?..

– Нет… Но дело в том, княгиня, – возразил Хованский, понизив голос и опустив глаза, как бы не решаясь произнести роковое слово, для чего он и пришел.

Но употребив над собою насилие, он успел подавить в себе чувство нерешительности и сказал:

– Вот о чем я хотел поговорить с тобою, княгиня: мы живем в такие времена, когда всякий умный человек должен позаботиться, как о пользе своей собственной, так и о пользе своих сограждан. Забыв все прошлое, которое против нашей воли соединило судьбу нашу столь тесно, я уверен, что ты не откажешься принести ради меня некоторую жертву, какую потребуют обстоятельства…

Сказавши эти слова, которые ему столь трудно было произнести, князь ласково взглянул на свою супругу и замолчал в ожидании ответа. Княгиня смутилась от этой фразы, застигшей ее врасплох. Она некоторое время молчала, придумывая ответ и устремив испытующий взор на своего супруга. Наконец, горестно покачав головою она кротко произнесла.

– Буди во всем воля Божья и твоя, князь. Вера учит нас терпеть, закон – повиноваться. Без ропота я покорюсь судьбе моей. Говори, князь, решительно и откровенно, чего ты от меня желаешь потребовать? Что ты со мною намерен делать?

– Это все мечты, предположения которые быть может и не сбудутся, но я, любя тебя искренно, хотел приготовить тебя, чтобы внезапная перемена не повредила твоему здоровью. Но божусь тебе, что нет еще ничего решительного. Теперь только я отправлюсь куда надобно, чтобы это кончить. Мне надобно видеть, до чего простирается наглость Милославского и умничанье Голицына. Пора принять меры решительные. Каждодневный отсрочки только увеличивают их дерзость. Что бы ни случилось обещай мне, княгиня, исполнить мою волю, которая состоит в следующем: отправляясь по серьезному делу, если бы я не вернулся ни сегодня, ни несколько дней домой и ты услышишь обо мне дурные вести, то в ту минуту брось весь дом и поезжай с детьми в Воскресенский монастырь, тот самый, что в сорока верстах от Москвы. Под божницею, у меня в комнате, найдешь ты грамоту к преосвященному Досифею и с нею ты будешь у него безопасна. Не забудь взять с собою приемыша нашего Александра, которого Досифей сумеет скрыть. А если бы тебя стали допрашивать где он, то отвечай, что он пропал без вести во время твоего бегства. Все это я говорю тебе, княгиня, на случай какого либо несчастия со мною. Прощай, княгиня! Будем надеяться, что Бог избавить нас от всяких бед.