Таинственный обоз

Держась левой рукой за провисшую к земле под тяжестью снега толстую ветку, Мари сделала еще три прыжка навстречу мужику. И когда тот протянул руки, чтобы поднять ее в седло, выхватила пистолет и выстрелила ему в грудь. Рыжебородый рухнул наземь, а лошадь, напуганная грохотом и вспышкой выстрела у самой морды, взвилась на дыбы, отпрянула в сторону и остановилась в нескольких шагах от мертвого хозяина. Выпустив ветку и отшвырнув дымившийся пистолет, француженка обрадовано заковыляла к лошади, но та, настороженно кося глазом, отступила назад. Мари последовала за ней, однако лошадь, вдруг испуганно дернув головой и тревожно заржав, метнулась вперед. Едва не сбив француженку с ног, она стремительно исчезла в темноте.

И лишь затих между деревьями стук ее копыт, в уши Мари ворвался другой звук — протяжный, заунывный волчий вой. Все набирая силу, он несся со стороны, откуда прискакал мужик. Так вот почему он постоянно оглядывался назад! Вот что заставило стремглав умчаться его лошадь! Объятая ужасом, Мари безвольно опустилась на снег рядом с убитым русским. Оцепеневшим взглядом принялась следить за мелькавшими среди ближайших деревьев несколькими желтоватыми огоньками, которые, приближаясь и увеличиваясь в размерах, стали окружать ее со всех сторон. Что делать? Пистолет разряжен, для защиты имеются кинжал и топор рыжебородого. Но разве сможет она, слабая и к тому же раненая женщина, отбиться подобным оружием от стаи голодных, почуявших близкую добычу волков?

А огоньки все ближе, одна пара светилась уже за соседним деревом в десятке шагов от нее. Мари показалось, что она даже слышит тяжелое дыхание зверя и ощущает смрадный запах из его широко открытой пасти. Конец! Так к чему лишние страдания…

Быстро перекрестившись и шепча молитву, француженка решительно поднесла к губам перстень с ядом…

Маленький, незаметный со стороны костерок, умело разложенный урядником в неглубокой лощине рядом с озером, согревал лишь вытянутые над огнем руки. Однако Владимир Петрович не замечал ни ледяных порывов налетавшего с озера ветра, ни холодных уколов попадавших в рукава и за воротник колючих снежинок: в голове вертелась и не давала покоя навязчивая мысль: что делать?

Допустим, лесник встретит и направит к ним полусотню оставшихся в живых казаков. Пусть его жена или внучата поднимут в деревне и пришлют на помощь еще столько же мужиков. Что это даст? Работы по подъему со дна озера бочонков растянутся не меньше как на несколько часов, а ускакавшие французы могут вернуться к полынье в самое ближайшее время. И не одни, а с подкреплением, намного превышающим число противостоящих им у озера русских.

Как поступить тогда? Уклониться от боя, оставив противника хозяином озера и скрытых в нем сокровищ? А честь русского мундира и ответственность перед памятью тех, кто уже сложил головы в погоне за обозом? Принять неравный бой и доблестно погибнуть? Напрасная, бессмысленная смерть, потому что содержимое бочонков с лилиями в конечном счете все равно достанется врагу! А третьего не дано: их сотня настолько глубоко проникла во вражеский тыл, что не имела со своими никакой связи, в то время как отступавшие по тракту французские колонны находились от озера всего в двух десятках верст. Но ведь должен, обязательно должен быть какой-то разумный выход!

Владимир Петрович уже несколько раз ловил на себе вопросительный взгляд казака и наконец не выдержал.

— В чем дело, урядник?

— Полюбопытствовать хочу, ваше благородие. Що в тех бочонках, которые францы в озере утопили? И отчего в такую стужу мы их караулить должны?

— А сам не знаешь? Или не при тебе от подобных бочонков французский привал у зимника кверху дном поднялся?

— Э, ваше благородие, привал туточки не при чем, — хитро прищурился черноморец. — Ежели бы сейчас в санях был порох, они взорвались бы вместе с бочонками, що францы из них на лед выволокли. Однако вся поклажа уцелела и пошла на дно нетронутой. Да и будь в санях порох, зачем его францам под лед хоронить и лишние глаза да языки после этого убирать? Нет, ваше благородие, в озере упрятан вовсе не порох, а как раз тот груз, из-за которого заварилась кутерьма с обозом, — убежденно сказал казак. — Ну кто стал бы из-за обоза с порохом столько жизней класть и держаться мертвой хваткой даже за утопленные бочонки? Понимаю, що не моего ума дело, и коли не желаете правду мне открыть, Бог вам судья.

Что ж, в наблюдательности и проницательности уряднику не откажешь, и Владимир Петрович после некоторого раздумья решил рассказать ему все, что знал. Какой прок был сейчас от его молчания? Скоро прибудут казаки и мужики, начнут поднимать со дна бочонки, среди которых наверняка окажутся поврежденные взрывами, и все прежде тайное станет явным. Да и разговор с казаком отвлечет Владимира Петровича от навязчивых мыслей о сложившейся ситуации.

Урядник внимательно, перестав дымить своей длинной, с изогнутым чубуком трубкой, выслушал прапорщика, и когда тот смолк, он восхищенно цокнул языком:

— Шесть саней золота и драгоценного каменья! Целая войсковая казна!