Таинственный остров

Замечания моряка были совершенно справедливыми: было что-то непонятное в том, что записка, найденная в бутылке, казалась только что написанной. Кроме того, в записке с такой точностью указывались широта и долгота острова, что автор ее, несомненно, обладал большим запасом географических сведений, чем это обычно бывает у простых моряков.

— Вы правы, друзья мои, — повторил инженер, — здесь есть что-то не поддающееся объяснению. И тем не менее не надо вызывать на откровенность нашего нового товарища. Он сам расскажет нам все, что знает… Когда сможет…

В продолжение следующих дней неизвестный не произнес ни одного слова и ни разу не вышел за ограду плоскогорья. Он работал на огороде без отдыха, с зари до зари, но все время сторонился людей. В часы завтраков и обедов он довольствовался сырыми овощами, несмотря на то что его всякий раз неизменно звали к столу. С наступлением ночи он не возвращался в свою комнату, а усаживался где-нибудь на берегу или, если погода была плохая, под каким-нибудь выступом скалы. Он вел теперь такой же образ жизни, как и на острове Табор, и тщетно колонисты уговаривали его изменить свое поведение. В конце концов они решили не настаивать и терпеливо ждать. Настал, наконец, день, когда неизвестный, мучимый совестью, не выдержал и с губ его сорвались ужасные признания.

Это было 10 ноября, около восьми часов вечера. Усталые от дневных трудов, колонисты собрались под навесом и по обыкновению мирно беседовали, как вдруг перед ними предстал неизвестный. Глаза его блестели каким-то странным блеском. Во всем его облике было что-то дикое, как в первые, худшие дни пребывания на острове.

Сайрус Смит и его товарищи были поражены, видя, что он весь дрожит от страшного возбуждения. Что с ним происходит? Неужели вид людей ему тягостен? Неужели он не в силах был больше переносить трудовой жизни и его тянуло обратно, к животному состоянию?

Можно было подумать это, слушая, как он отрывисто выкрикивает:

— Почему я здесь?.. Кто дал вам право насильно увезти меня с моего островка?.. Знаете ли вы, кто я?.. Что я сделал?.. Почему я был там один?.. Может быть, меня нарочно оставили там, чтобы я умер в одиночестве?.. Что вы знаете о моем прошлом?.. Быть может, я был вором, убийцей, диким зверем, который не вправе жить рядом с людьми?.. Что вы знаете об этом, скажите!..

Колонисты слушали, затаив дыхание, эти полупризнания, словно против воли вырывавшиеся из груди неизвестного.

Сайрус Смит, желая успокоить его, сделал шаг к нему навстречу, но неизвестный поспешно отступил.

— Нет! Нет! — воскликнул он. — Не подходите ко мне! Скажите только, свободен ли я?

— Вы свободны, — ответил инженер.

— Тогда прощайте!

И с этими словами он убежал.

Наб, Пенкроф и Герберт погнались за ним, но вскоре вернулись ни с чем.

— Надо дать ему свободу! — сказал инженер.

— Но он никогда не вернется, — ответил моряк.

— Он вернется! — уверенно заявил Сайрус Смит.

После этого прошло много дней, но уверенность инженера не поколебалась: он все время утверждал, что рано или поздно, но несчастный вернется.

— Это последняя вспышка дикости, — говорил он. — Угрызения совести проснулись в нем, и он не вынесет нового одиночества. Он вернется!

Тем временем обычные работы продолжались как на засеянных полях и огородах, так и в корале, где Сайрус Смит хотел построить настоящую ферму. Само собой разумеется, что семена, вывезенные Гербертом с острова Табор, были самым тщательным образом посеяны.

Все плоскогорье Дальнего вида превратилось в уголок обработанной земли, требовавший неустанного труда колонистов.

По мере того как увеличивалось количество огородных растений, приходилось расширять площадь, отведенную под них, и вскоре все плоскогорье покрылось прямоугольниками вспаханной земли.

Колонисты решили, что целесообразней распахать под огороды огражденное со всех сторон плоскогорье Дальнего вида, чем отводить часть его площади под пастбища, которые не боятся нашествий четвероногих и четвероруких. Но онаграм не пришлось страдать от уничтожения их пастбищ, так как травы, такой же сочной и вкусной, было сколько угодно в других местах острова.

15 ноября началась третья жатва. На этот раз колонисты сняли урожай в четыре тысячи четвериков, то есть свыше пятисот миллионов хлебных зерен! Теперь колония была несказанно богата хлебом, ибо достаточно было ежегодно сеять по нескольку четвериков, чтобы в течение круглого года и люди и животные были вполне обеспечены хлебом.

Убрав урожай, колонисты посвятили последние дни ноября мукомолью.

И в самом деле, у них было зерно, но не мука, и без постройки мельницы они не могли обойтись. После долгих споров решено было строить не водяную мельницу, а обыкновенный ветряк на плоскогорье Дальнего вида. Так как это плоскогорье представляло собой возвышенное и открытое всем ветрам место, то не приходилось опасаться, что мельнице не хватит движущей силы.

Пенкроф, сторонник постройки ветряной мельницы, привел последний аргумент в защиту своего проекта.

— Вдобавок ко всему прочему, — сказал он, — ветряная мельница оживит нам пейзаж!