Таинственный остров

Изготовление ручной пилы было нелегким делом, но ценой величайших усилий колонисты добились своего и получили пилу, которая способна была резать дерево поперек волокон. При помощи этой пилы они соорудили столы, стулья, шкафы и рамы кроватей. Кухня была оборудована полками, на которых Наб аккуратно расставил кухонную посуду. Кухня имела теперь очень нарядный вид, и Наб расхаживал по ней так же торжественно, как если бы это была химическая лаборатория.

Но вскоре столярам пришлось стать плотниками. Новый сток, образованный взрывом гранитной стены, преградил кратчайшую дорогу в северную часть острова, и колонистам, чтобы не переходить через поток, приходилось делать порядочный крюк, идя в обход истоков Красного ручья. Проще, конечно, было перекинуть на плоскогорье Дальнего вида и на берегу океана мостики длиной в двадцать — двадцать пять футов, тем более, что для этого достаточно было повалить поперек потока несколько стволов деревьев, предварительно очистив их от веток.

Когда мостики были перекинуты, Наб и Пенкроф отправились на устричную отмель. Они тащили за собой грубо сделанную тележку, заменившую неудобную для переноски тяжестей старую плетеную корзину, и привезли обратно несколько тысяч устриц.

Устрицы быстро акклиматизировались на побережье, подле устья реки Благодарности, среди скал, образовавших естественные садки. Моллюски эти были ценным добавлением к столу, и колонисты почти ежедневно лакомились ими.

Как видим, остров Линкольна удовлетворял почти все нужды колонистов, хотя они успели ознакомиться только с очень незначительной частью его.

Можно было предполагать, что более широкое обследование острова, особенно отдаленных уголков его лесистой части, тянувшейся между рекой Благодарности и мысом Рептилии, даст колонистам новые ценные продукты.

Только одного не хватало обитателям острова. Азотистые продукты, то есть мясо, были у них в изобилии, так же как и зелень. Перебродившие корни драцены давали им кисловатый напиток, по вкусу несколько напоминавший пиво. Они добыли даже сахар, но не из свеклы или сахарного тростника, а просто собирая сок клена, дерева, растущего в умеренной зоне и обильно представленного на острове. Они пили вкусный чай Освего из листьев, собранных Гербертом. Наконец, у них было сколько угодно соли, единственного из минералов, применяемого людьми в пищу. Но хлеба у них не было.

Возможно, что в лесах южной, неисследованной части острова можно было найти какие-нибудь растения, заменяющие хлеб, — хлебное дерево или саго, — но до сих пор колонисты не нашли их и обходились без хлеба.

Однажды — в этот день шел проливной дождь — колонисты сидели все в большом зале Гранитного дворца.

Герберт неожиданно воскликнул:

— Глядите, мистер Смит, хлебное зерно!

И юноша показал своим товарищам зернышко, единственное зернышко, провалившееся сквозь дырку в кармане в подкладку его куртки. Герберт в Ричмонде любил сам кормить голубей, и зерно это случайно застряло у него в кармане.

— Хлебное зерно? — живо переспросил Смит.

— Да, мистер Смит, но одно-единственное…

— Вот так находка, Герберт! — улыбаясь, сказал моряк. — Что мы можем сделать из одного зерна?

— Мы испечем хлеб! — ответил Сайрус Смит.

— Хлеб, печенье, торты, пирожные, — подхватил Пенкроф. — Боюсь только, как бы мы не растолстели от мучной пищи!

Герберт, не придавший никакого значения своей находке, хотел уже выбросить зернышко, но Сайрус Смит взял его, осмотрел и, убедившись, что оно было в хорошем состоянии, поднял глаза на моряка.

— Пенкроф, — сказал он спокойно, — знаете ли вы, сколько колосьев может дать одно зерно?

— Полагаю, что один колос, — ответил моряк, удивленный вопросом.

— Десять, Пенкроф! А знаете ли вы, сколько зерен может дать колос?

— Право, не знаю.

— В среднем по восемьдесят. Следовательно, посадив это зернышко, мы при первом же сборе урожая снимем восемьсот зерен, которые при втором сборе дадут шестьсот сорок тысяч зерен, при третьем — пятьсот двенадцать миллионов, а при четвертом — свыше четырехсот миллиардов зерен, если, конечно, ни одно зернышко не погибнет. Вот!

Товарищи слушали Сайруса Смита не прерывая. Они были ошеломлены названными им цифрами. И, однако, эти цифры были правильные.

— Так-то, друзья мои, — продолжал инженер, — такова прогрессия плодородия почвы. А что значит эта прогрессия хлебного зерна рядом с прогрессией макового, приносящего тридцать две тысячи зерен при первом же урожае, или табачного, дающего триста шестьдесят тысяч? Если бы не тысячи причин, действующих губительно на эти растения, в несколько лет весь земной шар был бы заполнен ими. А теперь, Пенкроф, отвечайте, знаете ли вы, сколько четвериков хлеба составят четыреста миллиардов зерен?

— Нет, — ответил моряк, — но зато я твердо знаю, что я осел…

— Так знайте же, Пенкроф, что, если считать по сто тридцать тысяч зерен на четверик, это составит свыше трех миллионов четвериков.

— Трех миллионов! — вскрикнул Пенкроф.

— Да, трех миллионов.

— В четыре года?