Таинственный Шекспир

В некоторых работах отмечается, что по ходу действия пьесы ее персонажи как бы играют самих себя. Хотя такое тонкое наблюдение не детализируется, оно многое объясняет: противоречащие друг другу моменты относятся к разным персонажам, действующим в разных фабулах – основного корпуса произведения и вставной пьесы, где у них несколько изменены биографии. И вот именно детализация феномена «двойной фабулы» и должна стать предметом структурного анализа.

Таким образом, задача исследования обретает конкретную формулировку:

– при наличии «вставной пьесы», в корпусе мениппеи должен действовать рассказчик – особый персонаж, который, «выдавая» себя за Шекспира, ведет повествование, включив в него вставное произведение. Задача заключается в выявлении этого персонажа (который в мениппеях – всегда главный герой) и в определении его психологических доминант, которые и являются в произведениях такого класса тем композиционным средством, которое сводит воедино все «противоречия»;

– необходимо определить «автора» вставной пьесы; возможно, это – тот же рассказчик, хотя не исключено, что он может использовать готовый материал, «созданный» другим «драматургом» – персонажем сказа;

– требуется выявить и четко определить границы двух произведений, созданных на едином текстовом материале; если Шекспир действительно упрятал под обложкой «Гамлета» сатирическую мениппею, то он должен был какими-то художественными приемами однозначно демаркировать эти границы.

Логика исследования подсказывает, что приступать к решению задачи следует с последнего, третьего пункта. Решить ее можно двумя путями:

– анализом строфики произведения (текст вставной пьесы должен стилистически отличаться от основного);

– выявлением как можно большего количества противоречивых моментов, на основании которых реконструировать «истинные» биографии героев, отграничив их от биографий соответствующих им персонажей вставной пьесы. Поэтому возвратимся к противоречиям, которых оказалось гораздо больше, чем о них упоминается в шекспироведческих работах.

Одно из них обозначил А.А. Аникст, не включив, правда, в свой перечень: «Почему же Гамлет, которому известна ограниченность Фортинбраса (и который с ним не знаком!), тем не менее отдает ему свой голос на владение Данией? В честолюбии Фортинбраса нет злонамеренности и коварства. Он действует честно, с открытым забралом. Этим он решительно отличается от Клавдия. Не будучи идеальным рыцарем, он является, можно сказать, наименьшим злом».

С этим мнением можно согласиться лишь отчасти. Действительно, в фабуле нет прямых указаний на то, что Гамлет лично знаком с принцем Фортинбрасом. Однако это вовсе не значит, что они никогда не встречались. Вообще, этот момент следует отнести к разряду досадных упущений шекспироведения: ведь из реалий текста непосредственно следует, что принцы Гамлет и Фотинбрас – довольно близкие родственники. Нам известно, что «ныне живущий» муж Гертруды – родной дядя принца Гамлета. Этот же персонаж называет престарелого короля Норвегии своим братом. Отсюда: Норвежец – брат и короля Гамлета. Но он же – брат покойного короля Фортинбраса: сын последнего – его племянник. Следовательно, принцы Гамлет и Фортинбрас – по крайней мере двоюродные братья.

Однако из этого сопоставления фактов следует еще более неожиданный вывод: короли Гамлет и Фортинбрас – родные братья; получается, что первый завоевал Данию, обагрив руку кровью своего брата. И вот этот лежащий практически на самой поверхности биографический аспект вносит весьма ощутимые коррективы в общее восприятие этических моментов, поднятых в романе. Оказывается, на самом короле Гамлете, которого принято воспринимать как несчастную жертву подлого брата, лежит каинова печать, и что принц, видимо, не совсем прав, так убиваясь в отношении коварства отчима: получается, что его папаша сам создал прецедент?..

Внимательный читатель уже наверное обнаружил, как рассыпалась привычно воспринимаемая фабула и резко сместились этические акценты знаменитого шекспировского творения (в общепринятом его восприятии). Здесь уже можно сделать первый вывод в отношении характеристики рассказчика драмы: он настолько изобретателен в вопросах мистификации, что, несмотря на включение в свой труд всех необходимых для постижения подлинного смысла фактов, ему удалось исключительно композиционными средствами на 400 лет отвлечь от них наше внимание и внушить нам искаженное восприятие «истинных» событий.

Но это еще далеко не все: логика исследования диктует еще более сенсационные выводы, перед ознакомлением с которыми убедительно прошу читателей возвратиться к началу логического построения и путем сверки с текстом «Гамлета» убедиться, что оно основано на его реалиях. А заодно отдохнуть от обилия «новых» фактов (которые, впрочем, от нас не очень-то скрывали – просто играли на особенностях нашей психологии восприятия).