Таинственный травник

Они первые встретили его презрительными взглядами. Гуй Лошан кичился значимостью шести влиятельнейших семей столицы, относя себя к их числу, а Лифэ похвалялся весомым положением своего клана, но для Императора Сун все они мелкие и незначительные сошки. Он может снимать и ставить новых слуг на пост наместника любой из провинций хоть каждый новый день. Великий князь – это заслуженный титул за верность и лояльность, но этого титула очень легко лишиться, если ты прогневишь Императора. Вот такие реалии, а изменить уже ничего нельзя. Раньше нужно было думать, как и с кем разговаривать. Теперь оставалось лишь надеяться, что Императорский посланник смилуется и не укажет в отчете проступки провинившихся перед ним учеников и сурового Императорского наказания удастся избежать.

Последний приказ главы вышедшие вон ученики уже не слышали, а звучал он так:

- Разузнать, где остановился господин Чень и передать ему почетный, золотой пригласительный жетон с самого утра.

* * *

Первое, что я испытал, едва открыл глаза – мучительная боль разочарования. Новый, вживленный опыт воспринимался свежее, и сейчас перед глазами встало последнее сражение с Мо Шенем. Он уже сбросил с себя личину правнучки и перескочил в новое тело, чтобы запутать меня, сбить с толку, но я прекрасно вижу через его маскировочную способность. Всегда видел. Мой скрытый талант показывает мне истинную силу противника. Скрывать этот факт от Мо Шеня было очень трудно. Он всегда пытался выведать все мои секреты, и любой разговор превращался в допрос. Но сейчас, я загнал его в тупик. Оставалось накинуть демоническую печать, но вместо него, Чан Кайши использовала технику печати на меня. Ударила в спину. Как больно.

Меня предала ученица, которой я помогал расти и развиваться тридцать лет, чьи проблемы решал и отдал немало сил и времени. Старика Яо предали, а когда его память схлестнулась с моей, все тело залило чудовищной болью утраты. Я лежал и молча плакал с открытыми глазами, невидящим взглядом рассматривая потолок. Плакал и не мог остановиться. Старика Яо было во мне слишком много, и все его потери и разочарования я воспринимал сейчас, как свои собственные. Все его сыновья, внуки, старые и новые друзья, ученики - были зверски убиты. Он лишился всего. Проиграл врагу главную битву, проиграл еще до начала сражения, позволив надругаться над делом всей своей жизни.

Горе, которое не оплакать и за сотню лет, парализовало моё тело в безмолвной скорби и даже понимание, что это уже осталось в прошлом, не снимало с души тяжелый камень. Я опять умирал вместе со всеми своими потомками. Умирал и не мог умереть. Старик погиб, так и не выстрадав все свои печали, и сейчас я вернулся в последний день его безрадостной жизни, получив вместе с его памятью и всю ту неизлитую боль, что он унес с собой в могилу.

Все мои проблемы на фоне его душераздирающего горя казались мелкими и незначительными. А это всего лишь десять процентов его памяти. Старик Яо оказался очень чувствительным. Наверное, поэтому он постоянно шел на компромиссы. Он воспринимал чувства других людей и сопереживал им, но для меня сейчас его свехчувствительность выходила боком.

Он оплакивал свою горько закончившуюся жизнь и даже в этот момент он скорбел не о себе, а о людях, которые его разочаровали. Он не испытывал к Мо Шеню ненависти, только жалость и сожаления, что отвернулся от него, поняв, что он за человек. Даже в последний момент он искал ему оправдание. Думал, что он мог бы сделать, вместо того, что сделал. Мог ли он исправить судьбу, столкнувшую их в финальной битве. Отступился бы Мо Шень, если бы он не обратился к Чан Кайши. Видимо, тот день, что он провел в горах, на базе секты демонического культа, её предательство и заставило его напасть на секту Лазурного дракона. Она уже была с Мо Шенем заодно, когда он к ней обратился.

«Поэтому она и напала на меня, стоявшего в воротах, так как уже знала, что на территории секты уже нет никого в живых», - подумал я. Посчитала меня разбойником или мародером. Мой и старика опыт стал, наконец, срастаться, комбинироваться, формируя не два взгляда, а один общий, на фоне которого возникали новые прозрения и догадки. Постепенно опыт старика тускнел и растворялся в моём, воспринимаясь уже, как память прошлого. Накал и острота мучений о погибших постепенно притупилась, но не прошла совсем. Меня тянуло в долину Тысячи ветров к памятным местам и в поиске выживших родственников. Где-то у старика остались внучки и воспитывавшиеся вне секты правнуки и праправнуки. Захотелось их проведать, поддержать. Дать понять, что дедушка Яо рядом, он не сгинул, он еще жив. Жив во мне.