Таинственный цилиндр

Но что касается интуиции и дара воображения, то они больше приходилось на долю Эллери Квина, писателя-романиста. Они идеально дополняли друг друга, как гениальные близнецы, каждый из которых без другого был бы слаб и беспомощен, но вместе они составляли великую силу. Ричард Квин был весьма далек от того, чтобы тяготиться этими узами, которые превратились в залог его столь выдающихся успехов – как, вероятно, ими тяготилась бы на его месте натура менее благородная – и постоянно прилагал все старания, чтобы довести это до сведения своих друзей. Стройный седовласый отец, имя которого было ненавистно всем преступникам того времени, имел обыкновение совершать свои «признания», как он сам называл их, с таким простодушием, что объяснить это можно было только отцовской гордостью.

И еще одно, самое последнее замечание. Вершиной всех расследований, проведенных обоими Квинами, стало – по причинам, которые весьма скоро станут ясны читателю, – именно описанное Эллери под названием «Таинственный цилиндр». Любители-криминологи, внимательные читатели детективных романов в процессе чтения доймут, почему Эллери счел необходимым столь подробно описать убийство Монти Фильда. Мотивы, которые движут заурядным убийцей, равно как и его поведение, не укроются от знатоков. Не так с убийством Монти Фильда. Здесь Квинам довелось столкнуться с личностью, которой не чужд точный расчет и незаурядная хитрость. Как подчеркнул Ричард уже вскоре по завершении расследования, это преступление и в самом деле было спланировано со всем совершенством, на какое только способен человеческий разум. Но, как оно бывает и при многих других «идеальных» преступлениях, случайный охотный промах в сочетании с блестящими умозаключениями Эллери предоставили в распоряжение Квинам ту зацепку, которая в конце концов и погубила преступника.

Дж. Дж. Мак-К.

Нью-Йорк, 1 марта 1929 г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«Часто полицейский вынужден встать на путь «бакадори» – ему надо уподобиться этим птицам, знающим, что их уже дожидают на берегу вооруженные дубинками браконьера, но, глядя смерти в глаза, они все же идут вперед, чтобы отложить в песке свои яйца. Точно так же я вся Япония не должна смочь удержать полицейского, если он полон решимости высидеть яйцо основательности».

Из «Тысячи листов» Тамаки Хиро

ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой читателю будут представлены театральная публика и труп

Театральный сезон 192.., года начался отнюдь не многообещающе. Юджин О'Нил не позаботился своевременно о том, чтобы написать новую пьесу и обеспечить, таким образом, финансовую поддержку со стороны интеллектуалов. Заурядная же публика, которая без особого интереса смотрела все подряд, уже давно предпочитала настоящему театру более утонченные наслаждения, предлагавшиеся роскошными кинозалами.

А потому вечером в понедельник, 24 сентября, когда сияние неоновых реклам в театральном квартале на Бродвее казалось не таким ярким из-за моросящего дождя, все продюсеры и директора театров от 37-й улицы до Колумбова кольца хмуро взирали на жизнь. На взгляд этих властителей театрального мира, призывавших в свидетели своего неуспеха Господа и метеорологическую службу, весь репертуар надо было менять к чертям! Промозглая сырость приковала потенциальных зрителей к их радиоприемникам и столам для бриджа. Бродвейский театральный квартал являл собой поистине жалкое зрелище тем немногим прохожим, которые отваживались бродить по его пустынным улицам.

Однако тротуар перед Римским театром на 47-й улице к западу от Уайтвей запрудила толпа, как будто был самый разгар сезона и прекрасная погода. Над входом яркими неоновыми буквами было начертано название пьесы – «Игры с оружием». Кассирам было некогда перевести дух, за билетами на вечерний спектакль выстроилась очередь. Портье, одетый в униформу желто-голубых тонов, производил впечатление своим невозмутимым видом и степенностью, с поклонами приглашая в зал зрителей во фраках и в мехах. Казалось, ему доставляло удовольствие сознавать, что разгул непогоды так и не смог повредить тем, кто создавал «Игры с оружием».

По всему театру – одному из самых новых на Бродвее – публика спешила занять свои места, поскольку все уже были наслышаны о бурном начале пьесы. Вот уже последний любопытный отшуршал своей программкой, последний опоздавший споткнулся о ноги соседей, пробираясь к своему креслу, свет в зале погас, и занавес поднялся. Тишину разорвал выстрел, раздался мужской крик… Пьеса началась.