Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника

Я увидел в жнеце — размытой фигуре крестьянина, который сражается с полуденным зноем в надежде, что его мучениям скоро придет конец, — аллегорию смерти, собирающей урожай — человеческие души. Если хочешь, он — полная противоположность сеятелю, созданному мной ранее.

Усилия человека, возделывающего землю, препятствия, которые ставит ему на пути природа: в таких образах-откровениях для Ван Гога заключен смысл существования. Его гений не укладывается в рамки импрессионизма, он воспринимает жизнь гораздо шире и глубже. Гораздо уместнее было бы причислять Винсента к художникам-символистам, способным видеть в окружающей реальности откровения и стремящимся добраться до истинного, глубинного смысла вещей. Картины Ван Гога с годами становятся богаче в смысловом плане, они словно окна, открывающие нам другие миры. Десять лет назад крестьяне, совершающие скромную трапезу, поглощая картофель, представляли собой прообраз земли и метафору бедности, но не более того. Да, они рождают в сердце Винсента сильные эмоции, сочувствие, даже страдание, однако не превращаются в универсальные символы, отражающие судьбу всего человеческого рода. Едва ли они могли стать для художника ключом к пониманию его собственного бытия.

Психическое нездоровье способствует не только преображению художественного языка Ван Гога, но также меняет его мировосприятие, в том числе видение природы — теперь он не просто воспринимает ее физически, но и наполняет экзистенциальным, этическим, духовным, даже мистическим содержанием.

Я пришел к таким выводам после долгих бесед с дядиными друзьями-художниками, которые присутствовали на его похоронах в Овере и в последующие годы активно способствовали признанию его творчества. Они подружились с моей матерью и часто бывали у нас дома.

Человек простой, среднего культурного уровня, я многие годы старался держаться подальше от вопросов искусства, которые так долго не давали покоя моему отцу и матери. Письма Ван Гога стали для меня откровением, помогли проникнуть в смысл его картин.

«Пшеничное поле с воронами» — одно из самых значимых произведений Винсента, критики называют его авторским завещанием. Шедевр, сопоставимый со «Звездной ночью»: расширенный план, нервные, надломленные мазки, чистые цвета.

Это полотно вселяет тревогу.

Желтое поле — территория жизни, разрезающая его тропа теряется, уходит в пустоту, вороны же олицетворяют кошмары, терзающие художника. Я всегда считал, что подобное прочтение — выдумка Йоханны, попытка привлечь внимание публики к отчаянному и страстному художнику, дошедшему до крайней стадии депрессии. На самом деле черные птицы действительно выглядят угрожающе. Долгие годы такая интерпретация казалось мне слишком упрощенной, чтобы объяснить сложную личность, какой был Ван Гог. Теперь я убежден, что не существует более четкого и лаконичного определения переживаниям, которые испытывал дядя в тот момент: черные вороны для него — зловещие предвестники смерти.

Обида

Все случилось в воскресенье, 27 июля 1890 г. Улицы города были пусты, магазины закрыты. Винсент, как обычно, вышел из дома, когда все еще спали, и направился в сторону квартала Шапонваль — его облюбовали парочки для любовных свиданий: они спускаются к реке, садятся в деревянные лодки и плывут против течения, чтобы скрыться от посторонних глаз за ивовыми ветками. В то утро, однако, Винсент не собирался рисовать. Он держал путь в сторону небольшой фермы (ныне несохранившейся). Дядя прошел в калитку и, дойдя до кучи навоза, собранного для удобрения полей, выстрелил себе в грудь. В кармане у него нашли пистолет, который одолжил ему месье Раву, чтобы распугивать воронов.

Смерть наступила не сразу.

Винсент цепляется за жизнь, хотя всего мгновения назад пытался расстаться с ней.

У дяди хватило сил вернуться в отель и подняться в номер — там он упал замертво. Все повторилось точь-в-точь, как полтора года назад: Ван Гог будто копирует события рождественской ночи 1888 г., когда он отрезал себе ухо, только теперь исход будет гораздо более плачевным.

Владельцы гостиницы заметили следы крови на лестнице и поняли, что их гость в опасности. Они вызвали доктора Гаше, а тот, в свою очередь, сообщил обо всем Тео — отец помчался в Овер.

Увы, слишком поздно. Даже срочная госпитализация в местную больницу не спасла бы Винсента. Двадцать девятого июля 1890 г., после двухдневной агонии Ван Гог умер на руках у брата.

Ему было тридцать семь лет, мне — шесть месяцев. Он закончил свой путь — я еще только начинал жить.

Конечно, я не видел всего, что случилось в последующие часы после смерти дяди, но то, что рассказывала мне мама, поселило в моем сердце горькое и щемящее чувство, от которого я до сих пор не могу избавиться.