Таинство христианской жизни

Молитвою к Отцу и Богу нашему (ср.: Ин. 20:17) вырываемся мы из вязких узлов материального космоса и восходим в сферу нетварного Света. В этом восхождении за пределы космических энергий мы встречаемся с их тенденцией удержать нас в своих границах. Нашими тварными силами преодолеть их мы не можем. Таков путь положен нам Богом: через усилия, часто болезненные, приблизиться к Нему проходим мы различные этапы борьбы со всякого рода лимитациями. Устремленная к Божественной форме бытия молитва становится вышеестественным актом. Через нее наш дух удостаивается узреть Свет, все наполняющий, везде присутствующий, неизменно пребывающий Бытием иного порядка. Молитва перерождает нашу падшую природу, и восстановленная в своей первозданности сия природа становится восприимчивой к непосредственному причастию Божественной жизни. Мы созданы «по образу» (Быт. 1:26). Значит, от начала Человек предположен-задуман в Совете Предвечном Троичного Бога с потенциальным тожеством человека Богу. Из Откровения мы видим, что, когда тварное личное существо приближается к последним степеням тожества Богу, ему предстоит великое испытание свободы: отказаться от «зависимости» Творцу, искать самообожения, то есть существовать из самого себя, КАК БОГ (Быт. 3:5), что и есть сущность падения. Другая альтернатива: положительная — любить Бога, Творца и Отца, всей полнотою любви, как и Он в избытке любви Своей создает из «ничто» разумные существа, чтобы сообщить им всю полноту Бытия Своего, сделать их равными Себе. Если в земном плане дети принимают жизнь от родителей и любят их, то тоже самое предстоит нам по отношению к Богу: МЫ — ДЕТИ ЕГО. Мы наделены потенциальной возможностью в свободе нашей творчески воспринять освоить дар любви Отчей: стать подобными Ему, то есть (вечными) богами.

Любовь по сущности своей есть отдание своей жизни возлюбленному. Бог воистину возлюбил нас «до конца» (Ин. 13:1): отдал нам все. Если мы любим Отца нашего, то поступим подобно Единородному: будем жить Отцом (ср.: Ин. 6:57), от Которого мы получили всё. Сам Логос Отца воспринимает образ нашего бытия, соделывается подобным нам человеком (см.: Флп. 2:7); такова безграничность Его любви к нам. И мы, через всецелую любовь к Нему, можем и должны стать подобными Ему богами. Таково свойство Божественной любви: Он отдает нам Свою жизнь, мы Ему — нашу. Эта любовь, однако, в данном нам земном плане сопряжена с подвигом, страданием; но по исходе отсюда мы получим от Бога и Отца нашего Его святую вечность в нашу «собственность»: «ВСЁ МОЕ — ТВОЕ» (Лк. 15:31). «Твое», или «собственность», не то, что бывает здесь, как нечто, отнятое от других, но это есть наша преображенная природа, которая уже никогда не будет отнята от нас; это — МЫ САМИ. И если «всё — мое», то единственно, что предстоит нам, так это радоваться о спасении и прославлении всякого человека и печалиться о тех, кто лишаются сего блага.

Космологическая проблема естественно встает пред человеческим умом, стремящимся познать свое «место», в котором ему дано существовать. Все попытки в прошлом и настоящем исходили из инициальной идеи авторов, творцов космологических доктрин. Из двух отправных пунктов меня более интересовал богословский, а не научный. «Земнородные» научные гипотезы не выходят за пределы падшего состояния мира сего. И все же они влияли и отражались в той или иной мере на богословских. Позднейшая из них — софиологическая космология — явилась параллелью моих юношеских исканий, потому что в них — моих исканиях — наличествовала идея не столько научная, сколько духовная, философская, мистическая. В последней глубине моей нуждою было и остается — постигнуть, как Сам Творец нашего мира видит его в трех периодах: первый — когда Он «увидел все, что Он создал, и вот, хорошо весьма»; второй — когда Он сказал Адаму: «Проклята Земля за тебя»; и третий — о котором апостол Петр написал: «Мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (Быт. 1:31; 3:17. 2 Пет. 3:13).

Что представит собою преображенный мир — «новое небо и новая земля» — нам открыто лишь отчасти. «И, внезапно посмотрев вокруг, никого более с собою не видели, кроме одного Иисуса. Когда же сходили они с горы (Фавор), Он не велел никому рассказывать о том, что видели, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых. И они удержали это слово, спрашивая друг друга, что значит: воскреснуть из мертвых?» (Мк. 9:8–10).

В состоянии видения не созданного Света, когда человек сам не знает, в теле он или вне тела, и когда он видит себя самого не как материальное тело, а как свет, может ли он дать нам законченную христианскую космологию? Мое мнение: это еще невозможно. Все, даже самые, казалось бы, удачные, отвечают в какой-то мере интеллектуальной потребности современного человека, с учетом последних научных открытий, но ни одна из этих теорий не представляет нам грядущего Царства, как оно есть в творческом Уме Бога.