Таинство христианской жизни

Найти безошибочно «длину волн» для беседы о «едином на потребу» — непросто. Слово иногда дается сразу, иногда со многим трудом, а иногда ускользает от нас. Тайна подобного «ускользания» не подлежит объяснению. Лично я всем существом сознаю, что это является одной из форм Божественной педагогики. А если это есть действие Бога, то оно не подлежит никакому логическому исследованию. Из опыта нашего познаем мы и Его неожиданные посещения, и Его «уходы» в непостижимые для нас глубины. Уходит Он на сроки, Ему единому ведомые.

Но даже и длительные оставления нас Богом не должны умалить в нас надежды на Его полный любви возврат.

Мы сами себя осуждаем во ад, как недостойных ТАКОГО Бога. Да и вообще можно сказать, что мы пока живем во аде мира сего. Кругом нас иссякла первая (первозданная) любовь, и холод все более и более становится нестерпимым.

Пребывание во аде богооставленности дает нам полнее познать нашу немощь, нашу покинутость. Страшное одиночество пред неотвратимым таинством смерти — не единственный момент в конце нашей жизни, постигающий нас. Мы живем нашу покинутость в той или иной степени почти всю нашу жизнь. Особенно сильна боль эта для тех, кто в какой-то мере познал величие прикосновения любви Божией к сердцу и уму. И все же только через смену посещений и оставлений можем мы совершить «двойное движение»: вниз, в темные бездны «безбожия», и затем вверх, в светлые сферы, где Бог «всяческая во всех» (1 Кор. 15:28).

С самого начала моей жизни на Афоне я услышал урок о необходимости для нас, всех нас, долгого терпения. Да, долгого, иначе мы не способны «освоить», сделать своими страдания всего человечества. Из нашего сострадания рождается некая несовершенная любовь. Затем она нормально должна перейти в настоящую любовь, характерным признаком которой является радость и даже торжество при виде других в большей, чем мы, славе. Слава наших братьев становится для нас источником глубокого мира и блаженства. ТАКАЯ любовь исключает всякую тень соперничества и пребывает вовеки чистою.

Видеть Божественную славу, почивающую на братьях, может только тот, кто и сам причастен той же славе. Но мы не будем «видеть» своей славы, так как все наше внимание и стремление обращено к Богу и славе святых. Созерцать их красоту в силу Божественного озарения явится нашим наслаждением, столь сильным, что мы забудем о самих себе.

Возможно, что кому-нибудь покажется непонятным то устроение души, которое бывает у людей, познавших Божие посещение, а именно: они действительно и мыслят, и чувствуют себя достойными ада и вечных мук, но при этом не отчаяние овладевает ими, а все существо заполняющее чувство величия святости Бога, вовеки благословенного.

Видение бесконечной святости смиренного Бога Христа доводит сознание и чувство живущего и действующего в нас греха до такой степени, что человек положительно весь, всем своим существом сжимается и в великом порыве к Богу и в сильном отвращении от своего ада погружается в глубокий плач. Желание души уподобиться Богу в святом смирении становится тогда подобным смертельной жажде. Особая духовная печаль от сознания своей мерзости сильно томит тогда душу. В этой томительной печали о святости есть уже начаток самой святости, и потому отцы называют ее святою печалью, и, полюбив ее за святость, они дорожат ею и хранят ее. То, что нам пришлось наблюдать у монахов, не есть культивирование патологического, гордого долоризма; совсем нет. Это есть нечто совершенно иное по роду и качеству своему.

Когда человек плачет всем своим существом от сознания своей неправды, своей вины, и испытываемого глубокого стыда за себя, и острого сознания себя лишенным того света и той жизни, которую ему дано было узреть, тогда от той ни с чем не сравнимой печали рождается энергия устремления к Богу, соответственная силе печали, силе страдания, которое может достигнуть такой меры, что действительно вырывает человека из мира сего, так что поистине забывает человек весь мир и бывает в таком состоянии, что не знает — «в теле или вне тела» был он (ср.: 2 Кор. 12:3).

Томление души, кающейся о своих грехах, бывает различных степеней. Иногда оно может достигать столь великого напряжения, что некоторые отцы назвали его «адом покаяния». И кто не проходил через этот ад покаяния, тот мало «способен» к Царству Небесному.

Однако, как ни тяжко это «Адамово мучение», как ни велико страдание во «аде покаяния», в нем, в силу устремления к Богу, в силу влечения, являющегося следствием зова Божия, заключена жизнь и радость; так что и плач тот и печаль та, по выражению святых отцов, «радостотворная». И когда покаяние достигнет известной полноты, тогда в меру полноты его удостаивается человек видения Божественного света. Насколько возможно нам судить из свидетельства многих монахов, видение это происходит в момент, когда человек его совсем не ожидает, и предваряется оно особым миром, а в себе несет кроткую любовь и подлинное воскресение души.