Таинство пищепринятия. Алиса

— Не тем, не тем занималась, — бубнила баба Лида, глядя в стену больницы каким-то пустым мёртвым взглядом. — Не думала, что так быстро. Хозяйство распродала, собрала денег. Думала, дом ещё сбуду и в город переберусь. Рядом, поблизости. Чтобы приходить всякий день, ухаживать. А оно вон как скоропостижно… Я даже с ним не побыла. Курей по рынкам возила да коров резала. Ох, прости, милая, — спохватилась старушка. — Да Пашка, верно, говорил, чем мы на жизнь зарабатываем? Очень он у меня хотел другой судьбы, стыдился, что родители пищепродуктами для взрослых торгуют. Так ведь надобно им откуда-то браться. Мы с мужем завсегда считали, что производственные пищевые товары — дрянь, химией напичканная. Когда я молодая была, деревенские все на срамные ярмарки урожай возили, да что животина даёт, и саму животину на убой выращивали. И ничего, нормой считалось. А с развалом Союза и этой индустрией дурной… — баба Лида вздохнула. — Теперича все товары для взрослых государство выращивает, а у люда с рук брать стыдоба, да ещё и опасно якобы. Обнищали мы через то под старость, непотребным делом промышлять стали. Сын нас стыдился… Да что уж. Отстыдился, — всхлипнула она, резко меняя тему. — Крутилась, как могла, чтобы хоть какую-то копейку урвать. Никому немагазинное уже особо не надобно. А теперь уж что… Порядочную жизнь весть можно, да не для кого.

Алисе хотелось сказать, что всё изменится меньше, чем через неделю. Но как она это объяснит?

Пришлось ехать с бабой Лидой в деревню и помогать в ненужных и преждевременных похоронах. Добирались они долго, арендованный катафалк застрял в пробке на трассе, а потом с превеликим трудом преодолевал разбитую и испещрённую ямами дорогу.

Алиса думала о том, как провернёт воскрешение. Самым приемлемым казалось первым делом попробовать написать, что снова наступило утро минувшей субботы, а болезнь Паши ушла в ремиссию, и полностью исчезла после операции. Всё остальное попахивало нездоровой фантазией — летаргический сон, выбирание из гробов на кладбище и прочую дичь она отмела.

Или…

Если здесь его не стало, может быть, для всех будет лучше вернуться в нормальный мир? Вместе?

К чёрту зашоренное отношение к сексу. Если у Алисы будет Пашка, то какая вообще разница?

Она представила, как они идут вдвоём в ресторан или устраивают пикник… Как улыбаются друг другу, и видят улыбки — всюду, на улицах, в магазинах, в гостях… Как покупают сладости своим детям…

Она хотела в реальность. Здесь было слишком много секса и слишком много абсурда. Слишком.

Только бы всё получилось!

Бабе Лиде принадлежал целый гектар земли. Обнесённый высоким бетонным забором с колючей проволокой он вмещал несколько опустевших теперь хлевов и массу аккуратных грядок с овощами.

— В том году оштрафовали за то, что яблоня выше ограды вымахала, — пожаловалась баба Лида. — Пришлось забор поднимать, столько деньжищ ушло. — Берут всё равно пищепродукты личного производства, находятся любители. Кое-как жить можно было. Но это мой последний урожай будет. К чему сажать на новый год? Я и на пенсию протяну. Продам дом да уеду, а то тут за глаза все за срамную торговлю костерят. Ишь как быстро перестроились. Если что и выращивают, только себе. В мою молодость не любили нашу семью за достаток, нынче — за непотребство. Говорила мне матушка в город ехать, да на панель идти. Но куда я без образования? Сначала казалось, как пять лет без работы учиться-то, потом замуж вышла, у мужниной семьи такое хозяйство, руки нужны. Злилась на мать, что она меня будущим стращает. А она умная была, угадала, куда мир кренится… Да теперь уж никого в живых не осталось, последняя я.

Похороны были назначены на утро вторника, и Алисе предстояло провести ночь в одиноком доме Пашиной матери.

Всюду бросались в глаза следы ушедшей роскоши. Комнаты были большими, но мебель в них — очень старой. Обои выцвели и поблёкли, много где их листами отклеила от стен сырость. Всюду высились какие-то ящики и коробки, которые с приездом гостьи баба Лида торопливо закрыла покрывалами и простынями. Алиса украдкой заглянула в один из ящиков и обнаружила там грецкие орехи, а над ними — коробку с яблоками.

Ночью Алиса почти не спала. Лежала на провисающей пружинной кровати и смотрела в давно небелёный потолок. Неужто старушка справлялась тут со всем одна? Как давно не стало Пашиного отца? Навряд ли баба Лида могла нанять работников для своего колоссального огорода, но как же тогда…

И вдруг Алиса поняла, что, если Пашке было двадцать три, то его матери навряд ли больше сорока лет. А выглядит она совсем старухой… А теперь — и подавно.

Алиса ещё не бывала на похоронах по-настоящему близких людей. Даже умершая от ковида бабушка не так уж и часто в Алисиной жизни фигурировала, чтобы её преждевременная кончина могла стать подлинной драмой.

Паша в гробу выглядел совсем чужим и странным. Его черты вытянулись и заострились. Погребальная буйосета, просто платок без трубки, закрывала половину лица. Над ней возвышался чужим утёсом какой-то тонкий, бледный и не-Пашин острый нос.