Фрэнни сомневалась, что у нее хватит сил тащить Розу куда-то еще, когда они выберутся наверх. Если она и окажет ей эту маленькую услугу, то больше ничего делать не собирается. Роза все равно умрет: дыхание у нее учащенное, по телу проходят судороги. Фрэнни подползла ближе к Розе и стала откапывать ее ноги. Бинты сорваны с раны, в нее набилась грязь, и все же в ее глубине мерцало то же сияние, которое Фрэнни видела в доме Доннели.
— Это Стип с тобой сделал? — спросила она.
Невидящий взгляд Розы был устремлен в небеса.
— Он обманом лишил меня детей.
— Я слышала.
— Он обманом лишил меня моей жизни. И заплатит за это.
— Ты слишком слаба.
— Теперь моя сила в моей ране, — сказала Роза. — Он боится того, что сломано во мне…
На ее лице появилась жуткая улыбка, словно оскал самой смерти.
— Потому что моя рана нашла то, что сломано в нем…
Фрэнни даже не пыталась понять смысл ее слов. Просто откапывала Розу из-под земли, а потом пыталась усадить ее так, чтобы вытащить наверх. Просунув руки ей под мышки, Фрэнни, к своему удивлению, ощутила странный приток сил. Она теперь в состоянии сделать то, что минуту назад казалось немыслимым. Фрэнни подхватила Розу на руки и поволокла по склону. Пейзаж наверху напоминал поле сражения. В земле открылись новые трещины, расходившиеся во все стороны от того места, где Розу нашел Джекоб.
— Посмотри налево… — сказала Роза.
— Ну?
— Видишь открытую площадку?
— Да.
— Неси меня туда. Дом там.
— Я ничего не вижу.
— Он умеет скрываться из вида. Но он там. Поверь мне. И ждет нас.
XII
Звук обрушения был слышен в Домусе Мунди, но Уилл не обратил на него внимания: он был захвачен масштабом зрелища, которое разворачивалось прямо перед ним. Точнее, над ним. Потому что именно там решил обустроить свой дом Жерар Рукенау, сатир-проповедник собственной персоной. Это довольно просторное помещение вдоль и поперек пересекали канаты и платформы, самая нижняя висела на уровне чуть выше человеческого роста, а самая высокая терялась в сумраке под сводчатым потолком. Местами узловатые канаты были закреплены так тесно и были так завалены всевозможными обломками, что образовали почти монолитные перегородки, а в одном месте — некое подобие камина, поднятого к потолку. Эту необычную картину дополняли разбросанные всюду предметы старинной мебели, возможно перевезенной из того самого таинственного дома в Ладлоу, из которого Галловей освободил своего друга Томаса Симеона. Эта коллекция включала несколько стульев, подвешенных на разной высоте, два или три небольших стола. Была тут и платформа, заваленная подушками и постельным бельем, — видимо, здесь Рукенау преклонял голову на ночь. Хотя тросы и ветви, которые пошли на сооружение всего этого, были просто грязные, а мебель, несмотря на все ее достоинства, выглядела еще хуже, орнамент узлов, перегородок и платформ был прекрасен в мигающем свете бледного пламени, поднимавшегося из чаш, расставленных в этой паутине, словно звезды в некой странной тверди.
Из точки футах в сорока над головой Уилла, у вершины плетеного камина, донесся голос Рукенау:
— Скажи, Теодор, кого ты ко мне привел?
Голос показался Уиллу музыкальнее, чем когда Рукенау звал их. Его действительно одолевало любопытство: что за незнакомец появился в его владениях?
— Его зовут Уилл, — сказал Тед.
— Это я уже слышал, — заметил Рукенау. — И он ненавидит, когда его зовут Уильям. Что вполне разумно. Но еще я слышал, что ты ищешь меня, Уилл, и это меня интересует гораздо больше. Как получилось, что ты ищешь человека, который так долго жил вдали от людей?
— Остались еще несколько человек, которые говорят о тебе, — сказал Уилл, глядя в скрывающиеся во мраке высоты.
— Ты не должен этого делать, — шепнул Тед. — Голову надо держать склоненной.
Уилл не послушал совета и продолжал смотреть вверх, на переплетение канатов. И был вознагражден. Рукенау начал спускаться через многочисленные наслоения своего висячего мира, словно канатоходец, ступая с одного ненадежного насеста на другой. При этом он продолжал говорить:
— Скажи-ка, Уилл, тебе известны мужчина и женщина, которые производят этот шум за моими стенами?
— А там есть какой-то мужчина? — спросил Уилл.
— О да, есть.
Уилл знал, что к Дому может прийти только один мужчина, и молил Бога, чтобы Фрэнни убралась с его пути.
— Да, мне они известны, — ответил он Рукенау. — Но кажется, ты знаешь их лучше.
— Возможно. Хотя выгнал их отсюда довольно давно.
— Не скажешь, почему ты это сделал?
— Потому что он не вернул мне моего Томаса.
— Томаса Симеона?
Рукенау приостановился.
— Ай-ай-ай, — сказал он. — Тебе и в самом деле кое-что известно обо мне?
— Хотелось бы узнать побольше.
— Томас в конце концов ко мне вернулся. Ты это знаешь?
— После смерти, — сказал Уилл.
Это была всего лишь догадка, основанная на рассуждениях Двайер. Но если ему удастся выдать себя за человека осведомленного, думал Уилл, возможно, получится вызвать Рукенау на откровенность. И похоже, Двайер была права в своих выводах, потому что Рукенау вздохнул.