Тайны Аральского моря (СИ)

  ...Браконьер в тёмной мешковатой робе, перегнувшийся через борт своей лодки и уже поднявший острогу, чтобы насадить на неё здоровенную рыбину, - этот браконьер вдруг со злобным удивлением видит чью-то руку на своём запястье. На мой вкус, это удивление на искажённом лице браконьера представляло куда большую художественную ценность, чем пресловутая улыбка Моны Лизы. Знатоки, конечно, тут же вознегодуют: ну как можно сравнивать какого-то клубного художника с Леонардо да Винчи: в улыбке Моны Лизы - столько интригующей недоговорённости, а тут... Не надо ахать, товарищи знатоки, если вы никогда не были около "Рыбника" и не видели это художественное произведение. И в этом компоненте дядя Митя не проигрывал Леонарду да Винчи. В его картине интригующей недоговорённости было сто пудов! Не только нарушителю закона, но и зрителю было совершенно непонятно - откуда появился этот нависший над преступником крепкий молодец в ладно скроенной спецовке, с красной повязкой на рукаве. Не видно ни судна, ни катера, ни самой малой лодочки, на которых он мог бы приплыть сюда. Вывод мог быть только один - он появился откуда-то из поднебесья, олицетворяя собой те высшие силы, от суда которых аральским браконьерам не уйти. Это вывод мог подтолкнуть зрителя и на какие-то религиозные размышления, но художественная ценность картины всё равно полностью искупала этот её идеологический огрех.

  Сколько ни смотри на эту картину, а тщательная проработка всех её деталей дарит тебе всё новые находки. Как добросовестно выписана даже последняя по рангу героиня картины, чуть не ставшая жертвой злодеяния! Несчастная рыбина, молитвенно сложив грудные плавнички и напустив в прекрасные девичьи глаза море скорби, как бы призывала зрителя никогда не поддаваться искушению браконьерством.

  Увы, даже столь высокохудожественный агитматериал не останавливал аральчан от искушения. Большинство из них не могли бы с чистой совестью заверить уже упомянутые высшие силы: "Вот те крест, ваши святейшества, - ни единой рыбки из моря по беззаконию не вытащил, а только сообразуясь с календарем нереста и у рыболовной инспекции испросив разрешения..."

  ...Утро. У главной афиши "Рыбника" стоит, опираясь на свою клюку, дядя Митя. Рядом с ним - стопка маленьких фанерных афишек, которые нужно разнести по городу.

   Вот по улице беззаботно топает пацанёнок, которому в школу во вторую смену, а сейчас все уголки Аральска гостеприимно открыты перед ним, и надо только решить, в какой из них наведаться сначала. Но вот рассеянный до этого взгляд пацанёнка натыкается на неподвижно стоящего дядю Митю. Юнец испуганно вздрагивает, останавливается и только сейчас вспоминает, что в это время "Рыбник" лучше обходить стороной. Поздно - дядя Митя уже манит его к себе.

  Ослушаться, не подойти? Легко сказать. Тут на тебя такие силы действуют...

  Если бы в кастинге на эталонную Бабу-Ягу мог участвовать и дядя Митя - то даже легендарному Георгию Милляру не удалось бы затмить его. Очень может быть, что на том воображаемом кастинге и самой Бабе-Яге дали бы от ворот поворот в пользу дяди Мити.

  Согбенный, скрюченный; густые длинные тёмные волосы с проседью, где каждая прядь была предоставлена сама себе и торчала как ей заблагорассудится; нос, опущенный до нижней губы; тёмные бездонные глаза, в которые и заглянуть-то боязно... - одним словом, человек с такой внешностью мог сказать свеженькому, розовому, упитанному мальчику только одно: "Мальчик-мальчик, подойди ко мне - я тебя съем". А не подойти к такому... Да эта внешность, этот взгляд - они тебя волоком притащат!

  "К почте отнеси!" - всучивая несчастному одну из фанерок-афишек, приказывал дядя Митя. И голос у него! Высокий, почти женский, в котором было и поскрипывание, и поскуливание, и повизгивание... И голос у дяди Мити такой, каким в самый раз, летя на шабаш нечистой силы, пугать честной народ.

   Но не взлететь было дяде Мите. Не подпрыгнуть даже. Дядя Митя и ходить-то мог... С большой натяжкой такой способ передвижения можно было назвать ходьбой.

  Вот он рано утром идёт от своего дома к "Рыбнику", до которого - всего ничего. Слабые духом - отвернись! Вот одна его нога в огромном ортопедическом ботинке медленно подтягивается вперёд остатками каких-то ещё не отмерших мышц и жил. Перенеся на неё, а больше на палочку, вес своего маленького высохшего тельца, дядя Митя повторяет тот же маневр с другой ногой. Теперь второй ортопедический колосс волочится по пыльной аральской улице, загребая за собой песок, мелкие камешки, окурки. Все кости дяди Мити, кажется, скреплены на живую нитку; все части его тела или сильно отстают или, наоборот, неумеренно поспешают друг за другом и, стремясь войти в нужный для движения ритм, так вихляют, выделывают такие кордебалеты, что только диву даёшься, как всё-таки дядя Митя добирается до "Рыбника" и обратно домой, не растеряв по дороге добрую половину своей хлипкой конструкции.