Тайны архива графини А.

Я не могла думать ни о чем другом. Сотни и тысячи раз перебирая в уме одни и те же факты и компонуя и классифицируя их в том или ином порядке и взаимосвязи, приходила к неожиданным, а иногда и совершенно парадоксальным выводам. Порой мне казалось, что я схожу с ума.

Тем временем похоронили Марию, но я была еще настолько слаба, что при всем желании не смогла бы проводить ее в последний путь. Поэтому должна была довольствоваться лишь скупыми свидетельствами Степана и многословными, эмоциональными и сумбурными рассказами Трофима.

Если помните, так звали того парнишку, что прислала ко мне Анфиса в первый же день. Однажды я позвала его, чтобы немного отвлечься от своих мыслей, и мы разговорились. С тех пор он приходил ко мне по нескольку раз в день, рассказывал все деревенские новости и выполнял мелкие поручения.

Он был словоохотлив, по-своему не глуп и порой поражал меня точными, а иногда и неожиданными наблюдениями. Ему все было интересно, до всего было дело, и лучшего осведомителя я не могла себе представить.

От него я узнала много интересного. В том числе и о себе самой. Так, например, оказалось, что в детстве я много болела и если бы не Анфиса, то, скорее всего, померла бы в самом нежном возрасте. Поэтому должна была быть благодарна старой ведьме всю жизнь, о чем и заявила ей при первой возможности.

Благодаря этому отношения наши еще более потеплели, и от былой враждебности не осталось и следа.

Я начинала привыкать к этим людям, к этому дому и уже не без грусти думала о том дне, когда уеду отсюда навсегда и, скорее всего, никогда больше не вернусь.

А откладывать отъезда не стоило ни в коем случае. И не только потому, что вероятность встречи с настоящей Натальей Павловной увеличивалась с каждым часом. Но и потому, что Орловский наверняка уже разыскивал свою загадочную гостью по всей округе, и последствия нашей новой встречи трудно было бы предугадать.

В любом случае, я хотела этого избежать. А если он догадается допросить Анюту, то запуганная старуха скорее всего выложит все, что ей обо мне известно.

А пока я не доведу своего расследования до конца, это было бы крайне нежелательно и могло сильно затруднить мою жизнь.

Кроме того, мне казалось, что ничего нового я здесь уже не узнаю и задерживаться в Лисицино далее не видела смысла. И вечером второго дня, как только поднялась с постели, я стала готовиться к отъезду, хотя, по правде сказать, еще не знала, куда поеду на этот раз.

Анфисе я сообщила, что уезжаю по делам в Саратов, на неопределенное время, скорее всего, надолго и попросила приготовить продуктов в дорогу.

С самого утра я ловила на себе ее внимательные взгляды. Вот и теперь она глядела на меня очень странно, словно увидела что-то такое, чего раньше во мне не замечала.

Я подумала, что она по какому-то одному ей известному признаку наконец поняла, что я никакая не Наталья Павловна, и насторожилась. До сих пор я не могла понять, как она умудрилась перепутать меня с дочерью Синицына – при ее-то уме и памяти, в которых я уже неоднократно имела возможность убедиться.

– Что ты на меня так смотришь? – спросила я напрямик.

И ее ответ прозвучал для меня как гром среди ясного неба:

– Вы стали очень похожи на мать.

Я не сразу сообразила, как мне реагировать на это заявление и предпочла дождаться продолжения.

Прежде всего я не знала, о ком она говорит. И не только потому, что до сих пор не знала, кто же на самом деле была мать Натальи Павловны. Но и потому, что вполне могло оказаться, что Анфиса имеет в виду мою настоящую матушку.

В конце концов, она могла знать моих покойных родителей или даже принадлежать им какое-то время. Почему бы нет? Крестьянами торговали, и большинство моих знакомых не находило в этом ничего страшного. И наша встреча с Анютой – лучшее тому подтверждение.

А если она до сих пор принимала меня за дочь Синицына, то…

С минуты на минуту я могла узнать эту тайну за семью печатями, и задержала дыхание, чтобы как-нибудь ненароком не спугнуть готовое сорваться с языка Анфисы слово.

«Значит, мать Натальи Павловны бывала в Лисицыне?» – с нетерпением дожидаясь продолжения, соображала я.

Уже одно это было для меня открытием.

А то, что я была на нее похожа, настолько удивило, что я готова была услышать что-нибудь абсолютно невероятное. В голове даже мелькали мысли о тайне моего рождения и даже о том, что мои родители мне не родные… Да простят они мне на том свете эти мимолетные сомнения.

Но как бы то ни было, можете себе представить, с каким волнением я ждала продолжения.

Анфиса паче чаяния не стала развивать свою мысль, и мне пришлось проявить инициативу:

– А разве ты знала ее?

– Немного, – сухо ответила она, и я поняла, что мать Натальи Павловны не вызывала у нее добрых чувств.

– Расскажи мне о ней, – тем не менее попросила я. – Я же совсем ничего о ней не знаю.

При том, в каком секрете хранил эту историю Синицын, это вполне могло быть правдой. Может быть, он скрывал ее и от дочери?

– Отец привозил ее сюда?

– Да, – ответила Анфиса, она явно жалела, что начала этот разговор.

– Когда это было? Задолго до моего рождения?