Тайны Балтийской Атлантиды

«Что же остается другое, нежели, покинув землю, не уйти на море и жить там в пучинах. И разве наша вина, если мы, изгнанные с родины, возмутим море и отберем дорожные деньги у данов или купцов, которые плавают по морю? Разве это не будет вина государей, которые нас на это толкают?»

К сказанному Прибислав прибавил: «Если герцогу и тебе угодно, чтобы у нас с (саксонским — В. А.) графом (Адольфом — В. А.) была одна и та же вера, пусть будут нам даны права саксов на владения и доходы, и мы с охотой станем христианами, построим церкви и будем платить причитающуюся с нас десятину».

Епископ и граф Адольф сделали из слов Прибислава надлежащие выводы, повелев впредь проповедовать слово Божие славянам на понятном тем языке (хотя необходимость этой меры, казалось бы, должна была быть ему очевидной с самого начала — как, скажем, просветителям славян светом христианской веры «с другого конца Европы» — святым братьям-миссионерам Кириллу-Константину и Мефодию!):

«И епископ Герольд освятил церковь в честь св. Иоанна Крестителя, при чем присутствовали, проявляя свою преданность Господу, благородный граф Адольф и его благочестивейшая супруга Мехтильда. И повелел граф народу славянскому, чтобы он приносил своих покойников для погребения во двор церкви и по праздникам сходился бы в церковь слушать слово Божье.

А слово Божье, согласно порученному ему посланничеству (проповеднической миссии — В. А.), излагал им пастырь Божий Бруно, имея проповеди, составленные на славянском языке, которые произносил понятно для народа. И с этого времени славяне воздерживались приносить клятвы у деревьев, источников и камней, а застигнутых на каких-либо преступлениях приводили к своему священнику, чтобы тот испытывал их (раскаленными — В. А.) железом или лемехами. В эти дни славяне распяли на кресте одного дана. Когда Бруно известил об этом графа, тот призвал их к суду и наложил на них денежную пеню. И отменил этот вид смертной казни в своей земле…».

Вот мы и дошли, наконец, до последнего летописца, способного передать нам сообщения, непосредственно касающиеся судеб загадочной Винеты. Ибо, хотя датский священник и хронист Саксон Грамматик немногим позже занес на пергамен удивительные сведения о славянском городе Юлине, автору настоящей книги не хотелось бы пока что обращаться к его свидетельствам. Поскольку оригинал хроники Саксона (естественно, рукописный) сохранился лишь в виде отдельных фрагментов, существуют веские подозрения, что первый издатель этой хроники в печатном виде некоторые изменил некоторые указания на расположение населенных пунктов по собственному вкусу. Впоследствии мы коснемся подробнее вопроса обоснованности или необоснованности подобных подозрений. Впрочем, свидетельства Саксона, в нашем случае, представляются, хотя и небесполезными, но отнюдь не необязательными.

Итак, нашего последнего, по времени жизни, свидетеля звали Гельмольд. Он был родом из селения у Плёнского (по-польски — Плуньского) озера на северном берегу Эльбы. Это местечко, расположенное изначально в населенной славянами области Вагрии (откуда происходил красноречивый обличитель «неправд» христианских миссионеров Прибислав), называлось Босау, или Бозау[56] (Bosau, Buzu, Bozoe, Buzoe, Bozove). Основываясь на трех последних написаниях, некоторые историки считали, что славянское название этого поселка, лежавшего на Плуньском озере, было Божово[57]. Возможно, именно данное обстоятельство вдохновило Гельмольда Босауского на написание «Славянских хроник». Содержащиеся в этих хрониках сведения о событиях до 1066 года Гельмольд заимствовал — в форме прямых или перефразированных — цитат из труда Адама Бременского. В эпоху, когда такие летописи существовали только в форме рукописей, подобное заимствование было не только обычным делом, но и всячески приветствовалось, ибо свидетельствовало о начитанности, так сказать, заимствователя-«списателя» (понятий «плагиат» и «плагиатор» в ту пору не существовало), его знакомстве с вопросом. Кстати говоря, сказания о Винете неоднократно переписывались (а затем — и перепечатывались) вплоть до нашего времени, и это никого, похоже, не смущало (да и поныне не особенно смущает). При описании событий, происходивших в 1066–1115 годах, Гельмольд использовал как устные сказания, так и письменные документы; при описании событий после 1171 года — не только письменные документы, но и опросы очевидцев, как и свои собственные впечатления о событиях, которым сам был свидетелем. При этом, разумеется, те или иные события оставались ему неизвестными (так, например, он не получил известия о завоевании войском датских и поморянских крестоносцев славянского города Арконы в 1168 году и потому не отразил столь важное событие на страницах своих хроник), однако же он, как и другие, как до, так и после него, не мог не поддаться чарам прекрасной и загадочной Винеты: