Тайны белых роз

Винсент кивнул, отпуская девушку, которой больше нечего было сказать, кроме дурного о покойнике. Наедине с самим собой, позволил себе усталый вздох. Придется наведаться в консерваторию. Но это завтра. Вечерние сумерки сменились почти чернильной темнотой, и пусть, обычно, в это время Винсент только начинал активную деятельность – сегодня темнота буквально прибивала к месту, делая любую активность невыносимой. Необходимость выспаться становилась первостепенной задачей и, ввалившись в особняк, он отмахнулся от дворецкого, попытавшегося вручить хозяину корреспонденцию и о чем-то сообщить, поднимаясь. Раздеваясь на ходу, вошел в темную спальню, чтобы рухнуть на широкую постель, способную вместить троих.

Дворецкий мгновенно обратился в мягколапую грациозную кошку, кружащую вокруг хозяина, подбирая одежду и едва слышно вздыхая, что его милость совсем себя не бережет. И с одной стороны, барон был искренне благодарен Генри за заботу, с другой просто хотел тишины, но не смог выразить ни того, ни другого. Едва его накрыли одеялом, барон мгновенно уснул.

Но всего через пару часов верный дворецкий вновь подступился к его постели, разбудив мягким прикосновением к плечу.

– Ваша милость, срочная записка от графа Беррингтона.

Тихо застонав, Винсент с сожалением оторвал голову от подушки. Несколько бесконечно долгих секунд он восстанавливал в памяти события вчерашнего, или все же еще сегодняшнего, дня, после чего приказал подать крепкий кофе в малую гостиную. Увы, долгие неспешные завтраки в приятной компании откладывались до завершения дела. Приведя себя в порядок, спустился. Лишь сделав глоток благословенного напитка, развернул свернутый вчетверо листок бумаги с монограммой семейного герба в углу. Изящная “Б” была увита розовыми стеблями с острыми загнутыми шипами, о которые, казалось, можно уколоться взглядом. А нежные бутоны покоились там, где начинались изгибы, словно бы розы устало сложили там головы.

Быстрый острый почерк Чарльза Берринтона иглами своих пиков впивался в мозг. Информация воспринималась не сразу и, болезненно поморщившись, барон сделал еще глоток кофе, прежде чем вновь перечитать записку.

Дорогой Винсент!

Предоставленные Артуром образцы крови А.К. повергли меня в недоумение. Содержание в крови серебра, как вы и упоминали в своих записях, зашкаливает. Совершенно точно сделано это специально.

Зачем? Не берусь даже предположить. 

Однако, серебро и отрубленная голова наталкивают на определенные мысли… Возможно, казнь. Быть может, пытка. Вы не упоминали оккультной символики. Такое, я полагаю, вы бы не упустили. 

В любом случае, любовь к серебру и отрубанию голов, прослеживается у многих наших врагов. На вашем месте я бы опросил аптекарей города: возможно, они изготавливали на заказ нечто подобное, либо что-то знают.

Впрочем, вы и без меня все знаете.

С уважением,

Ваш несостоявшийся тесть

Чарльз Беррингтон.

Ну конечно, как же без камня в его огород…

Поставив пустую чашку на стол, Винсент откинулся на спинку дивана и провел ладонями по лицу, смывая остатки сна. Теперь все равно не уснет… Не хотел он рассматривать предложенную Беррингтоном версию, однако ничего не попишешь. Карманные часы с гравировкой на крышке говорили, что ехать в консерваторию слишком рано, но это и к лучшему, будет время прочитать материалы дела, которые оставил для него Барретт. Кстати, надо поручить ему аптекарей. Юноша смышленый, да ноги быстрые. А он пока побеседует с капельмейстером. Версии версиями, а его тоже сбрасывать со счетов рано.

Слухи об Антуане Унгаретти ходили самые разные, порожденные как желчной завистью, так и искренним восхищением. Винсент не мог судить об их правдивости – он капельмейстера лично не знал, однако его отношения с Крейвеном то и дело будоражили высший свет. Им приписывали то взаимную ненависть, то страстный роман… Впрочем, на то он и высший свет – от безделья и скуки его представители выдумывали такие небылицы, что Элизабет Беррингтон, промышляющей графоманством, и не снилось.

Убедившись, что ничего интересного в свой визит на место преступления не упустил, Винсент распорядился о завтраке и об экипаже. Усидеть дома, когда мысли так и рвались за пределы родных стен, было невозможно.