Тайны Чернолесья. Пробуждение (СИ)

Прямо посредине зала на полу распласталось бездыханное тело барона. Виллем, переборов первое чувство страха, бросился к Жельксию и, приложив руку к телу, с облегчением осознал, что барон еще жив, просто дыхание его настолько затруднено, что его не заметно. «Сердечный приступ не иначе», — промелькнуло в голове чародея, в то время как он уже вливал в тело друга такую необходимую ему сейчас жизненную энергию.

— Держись, Желькс, держись, сейчас будет легче. Куда же ты собрался? А с кем я буду коротать длинные вечера у камина? А, думаешь, твоей племяннице понравится мертвый дядюшка? Давай же, живи, барон. Кто будет ухаживать за твоими бесчисленными цветами?

Барон задышал, но по-прежнему выглядел плохо и не открывал глаз. Виллем понял, что запаса его энергии не хватит, чтоб вырвать друга из цепких лап смерти, и, закрыв глаза, упал в темноту.

Когда глаза начали различать очертания предметов, чародей увидел у себя в руке сердце, оно почти не пульсировало, но все еще было теплым. Осмотревшись, Виллем не обнаружил поблизости никаких нитей жизненной энергии, достаточно сильных, чтобы вернуть к жизни холодеющее с каждой секундой сердце. Справа поблескивали тонкими паутинками серебристые жизни цветов, чуть подальше слева извивалась тоненькой золотой струйкой жизнь, очевидно, какого-то мелкого зверька, но все было слишком слабое. Чтоб не терять драгоценного времени, Виллем побежал вперед, не выпуская из руки сердце барона и продолжая лить в него свою собственную жизненную энергию, которая иссякала. И вдруг, о чудо! Он встал как вкопанный — перед ним стояла лань, полупрозрачная как призрак, с влажными голубыми глазами. «Откуда она здесь?» — едва успел подумать чародей, а животное уже шло ему навстречу, все ближе и ближе.

Виллем протянул руки, лань уткнулась в ладонь тоненькой мордочкой. Чародей увидел сверкающую ленту жизненной энергии, побежавшую от животного по его руке. Недолго думая, он схватил эту ленту и направил к почти уже холодному сердцу барона. С каждой секундой сердце наливалось теплом, пульсировало в руке чародея, а животное становилось все более и более прозрачным, пока не исчезло совсем, растворившись в темноте.

Виллем открыл глаза, посмотрел на порозовевшего, задышавшего полной грудью, но еще очень слабого барона, мысленно сказал спасибо этой загадочно появившейся лани, добровольно отдавшей свою жизнь.

— Виллем, у меня кажется был приступ. Я ничего не помню, — прошептал, едва открыв глаза, барон.

— Не трать силы, Жельксий, опасность уже позади, пойдем, я помогу тебе добраться до кровати. Тебе сейчас необходим покой, — Виллем помог барону подняться и опереться ему на плечо. Так они добрались до дома.

В холле поместья было пусто, чародей с усилием проводил грузного барона до его покоев, и, уложив в кровать, наказал поспать немного и не вставать до его возвращения. Когда сам Виллем спустился вниз и, измотанный окончательно, вошел в гостиную, в углу комнаты прямо на полу он увидел сидящую Мадлен. Девушка оперлась спиной на стену и, закрыв лицо руками, тихо всхлипывала. Чародей бросился к ней, взял ее руки в свои, взглянул в ее полные слез синие глаза:

— Мадлен, что произошло? Что случилось?

— Амаличка… леди Амаличка… — сквозь слезы только и смогла сказать Мадлен и снова зарыдала, теперь уже в полный голос.

Виллем выбежал на террасу, уже предчувствуя что-то недоброе, и увидел баронессу — Амалия сидела спиной ко входу на террасу и смотрела на море.

Чародей окликнул ее, но она не обернулась. Виллем подошел ближе, тронул ее за плечо и ужаснулся. Вместо хорошенького личика баронессы Амалии, он увидел иссохшее морщинистое лицо старухи из ночного кошмара. Баронесса была мертва, из нее была вытянута вся ее жизнь, и чародей теперь прекрасно понимал, что за лань пришла ему на помощь в оранжерее. Взгляд остекленевших глаз был направлен в сторону моря, на губах застыла улыбка. Виллем прикрыл рукой глаза баронессы. Взял со стола листочек со стихотворением.

Амалия выполнила обещание, чародей был первым, кто прочитал эти строки, навсегда потом запавшие в его душу, как и образ хрупкой и сильной духом юной баронессы.

— Что там написано, Виллем? — спросила вышедшая на террасу заплаканная Мадлен.

— Это на старолиорийском, Мадлен.

— Прочти для меня, пожалуйста, — девушка выглядела потерянной.

Виллем кивнул головой и перевел строки для незнакомой с древним языком Мадлен:

  В спокойствии темнеющего неба,
  В ласкающей мелодии волны,
  В уединении ищу гармонии,
  Чего мы в суетливых буднях лишены…

  Мне теплый ветер нежно гладит волосы,

  Вдыхаю жадно-жадно свежесть, соль, сосну…
  Как жаль, минуты эти — только миг, не вечность,
  В которой я душою отдохну…