Флоренс легла ничком на упругую теплую перину и тихонько засмеялась. Ну и шутник этот Лео! Куда же она пойдет отсюда?… Зачем куда-то уходить из собственного распрекрасного аквариума?… Вот уж сомнительное удовольствие — расхаживать по здешним коридорам и залам, да еще голышом… Со всякими нудистами-эксгибиционистами ей не по пути, и она вряд ли решилась бы повторить поступок достославной леди Годивы… А расхаживать пришлось бы именно голышом, — потому что вся ее одежда, оказывается, пропала в пустоте, исчезла из аквариума… вся-вся… И ботинки тоже пропали, и даже фонарь… Ну, вот и хорошо: она будет здесь лежать и думать о разных приятных разностях, и солнце никогда не устанет светить в ее окно… По небесной реке приплывет красавец-корабль — и на палубе его, возле мачты с белым парусом, будет стоять тот, кого она не надеялась уже увидеть. Корабль по солнечному лучу перенесется прямо в ее аквариум, и там заплещется вода, и аквариум превратится в море — и она навсегда останется на этом корабле вместе с тем… с тем… кто бросил ее?!
Да нет же — вот он, совсем рядом, только у него почему-то лицо Лео… У него нет лица… Никого тут нет… Никого…
Солнечный свет вдруг исчез, и сразу стало сумрачно, холодно и неуютно. И виновата в этом была туча, огромная сплошная серая туча, несущая нечто гораздо более страшное, чем ливень или град. Флоренс не видела эту мрачную уродину, но знала, что та надвигается из-за Теннесси, простираясь от края до края неба, и вот-вот будет здесь, прямо над домом. Туча зависнет над крышей, и то, что прольется из нее, окончательно и бесповоротно уничтожит все пространства и времена… Туча гнала перед собой волны ужаса, они дикой ордой ворвались в голову той, что уже не могла вспомнить свое имя, — и нужно было бежать, немедленно бежать, спасаться от этого ужаса…
Бежать!
Она вскочила на ноги и бросилась в сгустившуюся темноту, ничего не видя, не слыша и не понимая. Чьи-то скользкие руки толкали ее в спину, сотни мелких иголок кололи голую грудь, что-то цеплялось за волосы и хлестало по ногам. Она бежала, задыхаясь, и то и дело натыкалась на какие-то острые углы — и ужас по пятам следовал за ней, высасывая ее мозг, превращая сознание в осколки разбитого зеркала.
Она падала и вновь поднималась, и продолжала бежать куда-то сквозь мрак. И в какой-то момент, словно отделившись от собственного тела, как бы увидела себя со стороны. Одинокая птица со сломанными крыльями, кувыркаясь, неслась в ночи, гонимая злыми ветрами. И что-то черное, чернее, чем сама непроглядная ночь, вырастало вдали. Изломанное тело наткнулось на преграду — и захохотал насытившийся ужас, и в осколках зеркала не отражалось уже ничего…
10
Леопольд Каталински довольно легко приспособился к своему новому состоянию. Оказалось, что он вовсе не исчез, не растворился, — а просто стал другим. Провал в памяти казался невосполнимым, но, видимо, что-то случилось с ним во время этого провала, и теперь в нем словно существовали две личности. Они вполне уживались, частично накладываясь одна на другую, сливаясь друг с другом. Причем вторая, новая, личность все больше преобладала. Но это не вызывало у инженера душевных осложнений. Он безболезненно вжился в иное состояние, и не возникало у него никаких мыслей по этому поводу.
Он точно знал, что ему нужно делать, и не сомневался в том, что выполнит свое предназначение. Первые шаги уже удались — и нужно было двигаться дальше.
Его совершенно не тревожило то, что он не может вспомнить подробности своего, как будто бы недавнего, прошлого, он жил теперь только будущим… хотя — вот парадокс! — ради будущего ему предстояло окунуться в прошлое…
Он ступал босыми ногами по холодному каменному полу коридора, но не испытывал никакого физического дискомфорта. В коридоре царила кромешная тьма — не египетская, а марсианская, — но он не нуждался в свете. Чувства его перестроились, и внешний мир воспринимался по-иному, не так, как раньше. Каталински уже думать не думал о Флоренс, оставшейся там, где он должен был оставить ее. Все его мысли были направлены на достижение следующей, основной, цели.
Он шел в темноте, размеренно дыша, не ускоряя и не замедляя шаг, и точно знал, где и куда нужно повернуть. Его не интересовало, появляются ли эти боковые проходы только перед его приближением или же были там и раньше. Он просто поворачивал направо или налево, спускался по ступеням, шел по тянущимся под уклон галереям, абсолютно уверенный в том, что движется именно туда, куда ему следует двигаться. Он не знал, как долго продолжается его путь в недрах Сфинкса, потому что время теперь не имело для него никакого значения.