Тайны Древнего Лика

Впрочем, Батлер не слишком вглядывался в эти «кирпичи», потому что его внимание почти сразу переключилось на другой элемент открывшегося пейзажа. В центре окружностей возвышалось нечто похожее на черную башню с закругленной вершиной — словно карандаш… нет, словно чей-то отрубленный палец! И опять, как уже было когда-то, в сознании произошел сдвиг — и картина приобрела несколько иной вид. Батлер вспомнил старый подвал, в котором привиделся ему таинственный город с редкими огнями и предостерегающе поднятым черным пальцем, заключавшим в себе неведомую угрозу. Теперь он разглядел внизу и дороги, и какие-то огоньки… Подземный город? Тот самый подземный город, о котором говорила псевдо-Флоренс, — или что-то другое? Или сознание его само создавало некую упорядоченность там, где никакой упорядоченности не было?…

Черная башня не страшила так, как тогда, в детстве, хотя все-таки походила именно на отрубленный палец, — и это сходство было неприятным. Алекс почему-то не мог отвести от нее взгляда, и неподвижно стоял, чуть подавшись вперед и не отдавая себе отчета в собственных мыслях. И чем дольше продолжал он оставаться в состоянии странного оцепенения, тем яснее различал какую-то легкую серую дымку, возникшую над вершиной башни. Будто кто-то невидимый закурил там сигарету. Это могло быть обманом зрения или порождением его сознания — как, впрочем, и все остальное, — но дымка постепенно сгущалась, превращаясь в подобие облачка, и поднималась все выше. Причем не строго по вертикали, а под углом, двигаясь по направлению к выступу, на котором стоял Батлер. Затаившийся курильщик целенаправленно выпускал дым именно туда. В какой-то момент астронавт обнаружил и другое: тишина, к которой он уже давно привык, точнее, с которой смирился, тишина, обычно нарушаемая только звуком его шагов, пропала, сменившись слабым, идущим снизу шорохом. Так шуршит песок… Так шелестит листва… Но песок остался там, далеко отсюда, на поверхности, и не было здесь никакой листвы. Слабые звуки множились, нарастали, и ареологу начал слышаться отдаленный шум прибоя, а потом — словно бы аплодисменты…

Облачко продолжало приближаться, выпуская колышущиеся отростки, и Батлер подумал, что хвататься за пистолет, наверное, не стоит, а вот убраться с этого балкона без ограждения, пожалуй, нужно. Мало ли какая ядовитая химия могла быть там намешана, в этом облачке. Даже если оно иллюзорно — лучше поосторожничать, чем рисковать; ситуация не требовала самопожертвования…

Сделать это, однако, оказалось непросто. Тело не слушалось его, и глаза не могли оторваться от расплывчатого образования, которое подкрадывалось, как хищный зверь. И уже проступали в этом завораживающем мареве непонятные знаки… образы… А черная башня, находящаяся на периферии зрения, вдруг преобразилась. Она стала ниже, но расширилась, и потянулись из ее стен какие-то ответвления.

«Черная ваза! — мелькнуло в голове ареолога. — Флоренс говорила о черной вазе…»

Сделав неимоверное усилие, Батлер закрыл глаза — веки двигались с трудом, как примерзшие к земле бетонные плиты, — и под несмолкающие, все более громкие аплодисменты, повернулся на месте. Словно шуруп в неподатливой твердой древесине под нажимом отвертки. Невидимые путы ослабли, астронавт шагнул прочь из цилиндрической полости, в коридор, — и нога его наткнулась на неожиданное препятствие. Открыв глаза, он обнаружил перед самым своим лицом прежнюю зеркальную плоскость, только теперь уже с обратной стороны. Ту самую фантомную плоскость, которая несколько минут назад вроде бы бесследно исчезла. Но если прежде что-то неладное творилось с его отражением, то теперь он увидел фокус похлеще. Вернее — не увидел. В зеркальной плоскости отражался близкий потолок и противоположная стена полости, усеянная, как он только сейчас заметил, не только красноватыми прожилками, но и какими-то желтыми пятнышками, похожими на шляпки гвоздей. А вот он, Алекс Батлер, в этом зеркале не отражался… Словно, сам того не заметив, стал бесплотным духом, словно потерял свое тело где-то далеко-далеко отсюда. Возможно, его тело лежало сейчас, засыпанное песком, на бурой равнине под холодным марсианским солнцем. Или на кладбище, под могильной плитой — в Трентоне, где он родился, вырос, занимался наукой и читал спецкурс в Принстонском университете… и умер? Сошел с ума — и умер?…

Ну уж нет! Посмертные сны — это для Гамлета!