Тайны древних руин

—Не волнуйтесь, товарищ Михеева, мы тоже с понятием,— ответил Толя и добавил, обращаясь ко мне.— Наша Хрусталева— мастер спорта и не по какому-то там бегу на короткие дистанции, а именно по стрельбе. Разъяснять это, по-моему, не стоит.

Чертов Кочеток! Кто бы мог подумать, что он способен на такой финт. Даже класс замер, ожидая, что же я отвечу на этот коварный вопрос. Но тут выручила меня Лида Михеева:

—А какая специальность у вас, если это не военная тайна?

—Да нет, какая же это военная тайна,— ответил я, хотя не был убежден, что следует говорить всем о моей военной специальности.— Радист.

—Так это ж здорово! И вы знаете азбуку Морзе?

—Ну а как же. Без этого нам нельзя.

—И радиотехнику?

—Само собой.

—Девчонки!— в восторге воскликнула Лида.— Это ж такая специальность! Представляете? Разные там позывные...

—Представляем,— прервала Михееву Маринка.— Ты, конечно же, будешь «ромашкой».

—Маринка! — произнесла Лида так, будто открыла какую-то тайну.— Мы начинаем сердиться. Что это значит?

—Михеева! Что за глупости ты говоришь?

Маринка, поняв, что поступила опрометчиво, сердито посмотрела не только на Лиду, но и на меня. Ну а я-то причем? Чтобы сгладить возникшую неловкость, я сказал:

—Товарищи, я понял, что вы согласны обучаться радиоделу. Ну, может быть, не все, а хотя бы часть. Мы посоветуемся в нашей комсомольской группе. Доложим командованию. Думаю, что нам не откажут. И последнее,— добавил я.— Чтобы разговор у нас был поконкретнее, надо выяснить, сколько у вас желающих заниматься в радиокружке. Вам это нужно для учета, нам— для аргументов в беседе с командованием.

—Это мы мигом,— Лида быстро извлекла из портфеля тетрадку, вырвала из нее два листа и спросила Хрусталеву:

—Тебя записывать?

—Я еще не знаю.

—Запишу, а там как хочешь.

—В списке оказалось двенадцать человек. Нормально. После собрания ко мне подошла Лида Михеева и спросила:

—Скажите, пожалуйста, а девушек принимают в береговую оборону?

Подружка, с которой Лида сидела за одной партой, услышав ее вопрос, подошла к нам поближе и сказала вполголоса:

—Тебе, Лида, пора уже выходить замуж и рожать детей, а не служить в береговой обороне. Ты идешь домой или нет?

—Иди, я тебя догоню,— ответила Лида.

Замечание подруги не произвело на нее ни малейшего впечатления. Михеева и в самом деле выглядела вполне созревшей для материнства. Даже своеобразная прическа подчеркивала в ней строгую, неброскую красоту. Длинные волосы сзади были подвернуты внутрь и, казалось, в таком виде чем-то закреплены.

—Болтушка,— незлобиво заметила Лида.— Нет, а в самом деле, есть в ваших частях девушки?

—Конечно есть. Возьмите, например, санитарные части. Там медицинские сестры— женщины.

—Нет, я имею в виду не медицину, а другие специальности.

Хрусталева уже ушла домой. Я собирался было проводить Маринку и договориться о том, где и когда мы начнем занятия, но ее и след уже простыл. Видно, Лида все же заметила мою плохо скрытую досаду и сказала:

—Извините, что задержала вас. Догоняйте Хрусталеву. Она, наверное, ждет вас где-нибудь у выхода.

Я было поверил этому наивному с моей стороны предположению, наивному потому, что у Маринки, как я уже успел заметить, гордости было хоть отбавляй. У выхода школы Хрусталевой не оказалось. Все правильно. Так оно и должно быть. Ну нет, так нет. Лично мне все это безразлично. И если я сейчас зайду к ней домой, то лишь с единственной целью — согласовать дни и часы занятий по радиоделу.

Во дворе Хрусталевых меня встретила Анна Алексеевна.

—А, матрос? Заходи— гостем будешь.

—Я только на минуточку, поговорить с Маринкой по общественным делам.

—Она еще не пришла, хотя по времени уже должна быть дома. Подожди, если хочешь. А вот и она. Мы ее ждем со стороны улицы, а она из виноградника пожаловала. Уж не задержали ли тебя снова на горе?

—Нет. Заходила к Пуркаевым.

Анна Алексеевна сослалась на занятость делами и ушла в дом. Странное чувство овладело мною. Как будто я в чем-то провинился перед этой девушкой. И, удивительное дело, она, казалось, понимала мое состояние и терпеливо ждала, с чего я начну.

—Я рассчитывал, что после собрания мы пойдем домой вместе и по дороге договоримся о занятиях.

—И кто же расстроил ваши планы?

—Да Лида задержала.

Маринка промолчала. Я не люблю молчаливых реакций. Не люблю прежде всего за их неопределенность. Молчание может означать все что угодно: готовность выслушать твои доводы, согласие с ними, сомнение к правильности твоих суждений. Чаще же молчанием выражают осуждение. Как тут разобраться в этой смеси значений? На что можно опереться в состоянии невесомости? Ты хочешь привести аргументы и не можешь, так как не знаешь, что нужно аргументировать. Все это очень похоже на игру, в которой один партнер, с повязкой на глазах, должен поймать другого— с колокольчиком в руках. Ты идешь на звон колокольчика, но партнер оказывается в стороне, а иногда и сзади, с вытянутой вперед рукой. И если бы в молчании было только осуждение, а то в нем часто выражается еще и превосходство над тобой.

—В чем ты меня упрекаешь?— спросил я Маринку.

—С чего вы взяли, что я упрекаю вас?