Тайны древних руин

Сегодняшний день оказался трудным. Утром я решил проверить свой карабин. Извлек затвор и посмотрел на свет в канал ствола. Только взглянул и пришел в ужас: на поверхности видна была ржавчина. Такого быть не могло! Ведь я чистил свой карабин не далее как вчера. Оружие под дождем не было. Да и дождя как такового тоже не было. Откуда же быть этой ржавчине? Неужели кто-нибудь из сигнальщиков брал с собой на пост? Нет. Тогда в чем дело? Уж не перепутал ли я свой карабин с чужим? Посмотрел на номер. Так и есть, карабин не мой.

— Чей карабин номер 49600117? — спросил я ребят.

— Мой. Ну и что? — ответил Звягинцев.

Я тихонько, так чтобы не слышал командир отделения, сказал:

— Иди сюда.

— Ну чего тебе?

— Сеня, вычисти карабин. Ненароком увидит командир — достанется тебе на орехи.

— Вычищу, не твое дело.

— Смотри. Я предупредил тебя.

Мой карабин оказался чистым. Я заменил на нем лишь смазку. Часа через два Демидченко действительно проверил состояние карабинов. Оружие Звягинцева было в том же состоянии.

— Звягинцева ко мне.

— Сеня! — крикнул сигнальщик. — К командиру.

Прибежал Семен.

— Краснофлотец Звягинцев прибыл по вашему приказанию.

— Интересный вы человек, Звягинцев. Чей это карабин?

— Мой.

— Ваш, значит. Посмотрите и скажите, что в канале ствола?

— Гм.

— Не мычите, говорите внятно.

— Наверное, комочки пакли остались.

— Краснофлотец Лученок, достаньте мне белую тряпицу.

Навернув на конец шомпола кусочек белой ткани, Демидченко провел его через канал ствола. На ткани явственно были видны следы ржавчины.

— Так это, по-вашему, комочки пакли?

Звягинцев молчал, слегка наклонив голову. Казалось, что его глазницы стали еще темнее. Лишь один раз он поднял голову и бросил в мою сторону недобрый взгляд.

— За плохое содержание оружия объявляю три наряда вне очереди. Идите.

Звягинцев с понурым видом медленно повернулся и направился в сторону.

— Отставить!

Семен нехотя повернулся и подошел к Демидченко.

— Вы что, устав забыли? Как следует отвечать командиру?

— Есть три наряда вне очереди за плохое содержание личного оружия.

— Немедленно приведите в порядок свой карабин. После чистки доложить. Идите.

На этот раз Звягинцев приложил правую руку к бескозырке, четко повернулся на сто восемьдесят градусов и, чеканя шаг, ушел к столу, за которым мы обычно чистим оружие. Проходя мимо меня, Звягинцев тихо произнес:

— Ну, падло! Гад буду, если не отомщу. Я тебе тоже когда-нибудь такое устрою, что кровью харкать будешь.

Как же подло поступил Звягинцев. Ведь он же знал, видел, что за эти два часа я не вступал ни в какие разговоры с Демидченко. И грубо оскорбил меня лишь для того, чтобы хоть как-нибудь оправдать себя в своих же глазах, создать видимость, что наказание последовало в результате моего доноса командиру.

Я не сдержался и ударил его с размаху. Звягинцев повалился как сноп. Я увидел его лежащим, с окровавленным ртом. То ли я выбил ему зуб или рассек губу, то ли он ударился лицом о камень при падении. И в том, и в другом случае я, наверное, малость переборщил. Придется, конечно, отвечать. Но если бы все повторилось сначала, я не могу с уверенностью сказать, что в следующий раз поступил бы иначе. Звягинцев, прийдя в себя, стал на ноги. Из рассеченной верхней губы сочилась кровь. Редкими каплями она пятнала рабочую блузу. Не зажимая поврежденной губы, Семен размазывал кровь по лицу и истошно кричал:

— Вот как дружки издеваются над человеком! Один — наряды, а другой — по морде. Но ничего, найдем и на вас управу, липовые комсомольцы.

К Звягинцеву подбежали Демидченко, Музыченко и Танчук.

— Кто это тебя так? — спросил командир.

— Твой дружок! — продолжал кричать  Звягинцев. — Кто же еще. Я знаю — вы сговорились, чтоб человека доконать.

— Прекратите истерику! — крикнул Демидченко, после чего обратился ко мне. — Краснофлотец Нагорный, за что вы избили Звягинцева?

— Не избил, а ударил.

— Это одно и то же.

— Нет, не одно и то же.

— Не пререкаться! — закричал командир.

Я умолк. В этой ситуации бесполезно что-либо доказывать Демидченко.

— Я спрашиваю, за что вы избили Звягинцева?

Во мне начал нарастать глухой протест. «Ожидать от тебя справедливого решения, — подумал я, — все равно, что надеяться: Звягинцев признает свой подлый поступок. Ведь сказано же: не избил, а ударил. Нет же, продолжает настаивать на своем. Ну что ж, настаивай. Я буду молчать».

— Ладно, не избили. За что ударили Звягинцева?

— Он знает за что.

— Он, может, и знает. Но я не знаю.

— Можете меня наказывать, товарищ старшина второй статьи, но этого я не скажу. Это — личное.

— За хулиганскую выходку, — продолжал распекать меня Демидченко, — вы заслуживаете наказания, которое может объявить только старший командир. А может, и в трибунал. Об этом происшествии будет доложено командиру взвода рапортом.

«Тут уж ты своего не упустишь, — подумал я. — Тут уж ты постараешься упечь меня туда, куда даже Макар не гонял пасти телят».

Демидченко понял, что объяснения от меня он не добьется, и поэтому обратился к Семену:

— За что ударил вас Нагорный?

— А ни за что.

— Все-таки был же какой-то повод.