Но сосредоточим свое внимание на предмете нашего исследования — на богах-воинах. Повсюду эти самые божественные воины совмещали с чисто военными функциями функцию громовержца. Характерен был и цвет этой прослойки — красный, цвет крови, цвет войны. Этим цветом как бы объединялись сами свирепые и гневные божества с их почитателями, вставшими на «тропу войны» и изукрасившими себя красной краской, татуировкой, а то и просто кровью, причем не всегда кровью жертвенных животных, но и человеческой. В основном в эту группу на земном уровне входила, как мы писали, племенная молодежь.
Ж. Дюмезиль считает, что представления последних восьми-девяти десятилетий о том, будто бы дружинная прослойка, состоявшая из профессиональных или полупрофессиональных воинов, начала складываться лишь на этапе возникновения раннеклассовых общественных образований, неверны. К нему присоединяется с каждым годом все большее и большее число ученых.
И ничего удивительного в этом нет: примитивное деление совершенно разных по своему историческому развитию общественных формирований на классы есть не что иное, как очень упрощенная схема, которая не может вобрать в себя не только всего мира человеческих отношений, но даже его незначительной части. Этнографические наблюдения, археологические и лингвистические открытия, антропологические находки заставляют исследователей убеждаться в том, что даже в самых примитивных доклассовых структурах существовало, а кое-где и продолжает существовать трехчленное деление: жрецы-цари, воины, работники. И пусть отношения между ними не оформлены еще столь впечатляюще, как это мы видим в эпоху зрелого феодализма, тем не менее они есть, на них держится племя, союз племен, этнос. Все это распространяется, безусловно, и на славян, праславян и протославян, которых обычно автоматически исключают из рассматриваемых этнических массивов, когда речь идет об истории древнего мира.
Итак, группы или касты воинов существовали с самых незапамятных времен, были они и в каменном веке в первых человеческих сообществах, преодолевших границу, отделявшую эти сообщества от стаи-стада. Возможно, подобное деление существовало и в стае-стаде. Исследователи, занимающиеся изучением поведения животных в первичных коллективах, и, в частности, человекообразных, не отрицают зачатков деления на касты. И если низшей касты, как касты работников, у животных еще нет, то «воинская каста» просматривается достаточно четко, но в самом примитивном смысле, конечно.
Все это говорится к тому, чтобы сразу же отвести ту группу вопросов, которая с неизбежностью последовала бы, скажем, в 1930-х годах, да и лет десять назад, — вопросов о невозможности какого-либо деления внутри доклассового общества. Теперь мы знаем точно — деление было.
Но значит ли это, что мы ответили на наш вопрос и определили, кто послужил прообразом «громовержца»? Отнюдь нет! Сказать, что прототип бога-громовника и бога-воина — сам раскрашенный и воинственный племенной юноша, вознесшийся в мыслях и обожествивший, разумеется, не самого себя, а какую-то часть себя или представление о себе и своих соратниках, было бы не совсем точно, хотя часть емкого образа «громовержца» заключена и в этом.
Молот Тора, палица Перуна, ваджра Индры — все это какое-то одно боевое орудие, которым бьют сверху вниз или которое бросают, мечут в противника. Отбросив все наслоения и исходя из первоначальной «каменно-скальной» сущности бога, мы довольно-таки легко получим искомое — каменный боевой топор. Видимо, именно такими «ваджрами» была вооружена племенная молодежь индоевропейцев. Об этом говорит, например, и археологическая «культура боевых топоров», и множество наскальных изображений людей с булавами-топорами, оставленных на пути расселения индоевропейцев в восточном направлении.
Изначальной территорией размещения «культуры боевых топоров» были южнорусские степи, или Северное Причерноморье, как чаще говорят в последние годы.
Приведенных исторических данных нам на первых порах хватит. Займемся же теперь непосредственно мифологией и сопутствующими ей предметами, так как на вопрос о первоначальном носителе «ваджры» мы пока не ответили, да и с самой ваджрой разобрались лишь в самом первом приближении.
Начнем с Тора. Как и подавляющее большинство германских богов-героев, Тор-Борр-Донар — персонаж скорее эпического плана. Его подвиги, приключения и похождения, скорее, напоминают соответствующие деяния какого-нибудь рыцаря Круглого стола короля Артура, чем мифические первосюжеты.
Мы не будем пересказывать свершенного Тором, так как это выльется по большей части в бледный пересказ сочинений ран несредневековых и средневековых германо-скандинавских сказителей и записчиков. Отметим лишь еще одно его имя — древнегерманское Пинра, что буквально означает «громовник» и уже приближается чем-то к общеиндоевропейскому.