Тайны дворцовых переворотов (др. изд.)

Одним блестящим маневром Панин и Теплов перехватили инициативу в поединке с Екатериной. Фактически утром 3 июля 1762 года государыня потерпела поражение. Спасти ее мог лишь Алексей Орлов. Но императрица допустила роковую ошибку. Она почему-то не учла той потенциальной возможности, когда Панин, ведя с ней политическую дуэль, ради победы переступит запретную грань и сделает ставку на преступление. Ей надлежало сразу, 29 или 30 июня, максимум утром 3 июля, лично или письменно строго-настрого запретить Орлову пропускать кого-либо к мужу без собственноручно начертанного высочайшего распоряжения. Увы, Екатерина об этом либо не подумала, либо не захотела чрезмерной предусмотрительностью оскорблять самолюбие сотрудничавших с ней влиятельных лиц. И проиграла. Алексей Орлов, единственный, кто мог бы помешать Панину и Теплову после полудня 3 июля, не понимал, зачем царица так печется о ненавистном супруге, и к тому же не имел никаких предписаний о правилах обращения с нежданными гостями из близкого окружения императрицы. Оттого глава ропшинского караула не представлял серьезной преграды для заговорщиков. Хотя крошечный шанс на непредумышленный срыв панинско-тепловской интриги пока сохранялся.

Утром 3 июля Алексей Орлов пребывал, скорее всего, в скверном настроении. Чертков ни ночью, ни на рассвете не вернулся. Состояние узника за прошедшие часы ухудшилось, а послать в Петербург некого. Требовался врач, но в столице донесение Черткова наверняка всерьез не восприняли. Баскаков же прискакал туда дай бог к полуночи. Посему доктора раньше полудня ждать не стоило. К тому же он во вчерашнем письме высмеивал болезнь Петра Федоровича. А вдруг и второе сообщение примут за шутку?! Тогда не сносить ему головы, если арестант не доживет до приезда лекаря. И императрица по праву обвинит его в халатном отношении к порученному заданию. Что же делать? Вот и камер-лакей, как назло, простудился, что ли?… Надо бы послать все-таки кого-нибудь в Петербург, чтобы донести Екатерине правду о состоянии ее мужа. А кого послать? Чертков и Баскаков – в столице; Барятинский и Пассек дежурят возле арестанта. Может, Маслова? Ну да, конечно. Пусть Маслов в Петербурге уведомит государыню о сложившейся ситуации. А отвезти лакея мы попросим приехавшего вчера офицера, который при надобности сможет подтвердить слова Маслова.

Далее все просто. Алексей Орлов вызывает Маслова. Объясняет ему обстановку и приказывает вместе с прибывшей вчера командой поспешить в Петербург, дабы сообщить императрице о состоянии арестанта. Затем капитан уведомляет о своем решении командира отряда. И здесь мы вроде бы сталкиваемся с противоречием двух источников. Шумахер говорит о похищении Маслова; Орлов в письме Екатерине – о курьерской миссии. Вчитаемся еще раз в свидетельство Шумахера: «…когда император немного задремал, этот человек вышел в сад подышать свежим воздухом. Не успел он там немного посидеть, как к нему подошли офицер ^{230}и несколько солдат, которые тут же засунули его в закрытую русскую повозку. В ней его привезли в Петербург…»

Судя по характеру изложения, Шумахер опирается на откровенность очевидца, следившего за происходившим со стороны, скорее всего, из окна дворца. Если учесть это обстоятельство, то окажется, что Орлов и Шумахер не противоречат, а дополняют друг друга. И реально упомянутый эпизод выглядел так.

Алексей Орлов, распорядившись об отъезде, отпустил Маслова на время, пока команда не закончит сборы. Камер-лакей, естественно, навестил больного хозяина. Когда тот заснул, Маслов, чтобы не мешать, вышел в сад, где, сидя на свежем воздухе, дожидался военных. Вскоре к нему подошли офицер с солдатами. Объявив слуге, что все готово и можно ехать, они вместе с лакеем сели в повозку. Человек, наблюдавший за Масловым со стороны, вполне мог увиденное принять за арест, хотя на самом деле офицер, выполняя поручение Орлова, всего лишь сказал придворному служителю, что пора отправляться.