Тайны этого мужчины

Он подходит к ванне и залезает позади меня, пока я не оказываюсь у него между ног. Он обнимает меня за плечи и притягивает к себе.

— Ава, ты для меня единственная женщина, — тихо шепчет он мне на ухо. — А я весь твой. — Он берет с края ванны губку, обмакивает ее в воду и начинает водить ею по моей груди.

— Ты должен больше рассказать мне о себе.

Чувствую, как его грудь со вздохом поднимается.

— Что ты хочешь знать?

— «Поместье» — оно исключительно для бизнеса или ты смешивал его с удовольствием?

Я довольна тем, что говорю прямо. Знаю, он смешивал дела и удовольствие, потому что Мистер Слизняк, которого Джесси избил в тот день, когда я выяснила правду о «Поместье», сказал то же самое. И, если уж на то пошло, Сэм тоже. Тогда зачем я спрашиваю? Чувствую, как от горечи закипает кровь.

Губка между моих грудей на несколько секунд задерживается, но затем он продолжает водить ею по моему телу.

— Переходишь прямо к делу? — сухо говорит он.

— Скажи мне, — настаиваю я.

Он так тяжело вздыхает, что я почти поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, просто чтобы дать понять, я не ценю, что он считает мой вопрос надоедливым.

— Я баловался, — раздраженно говорит он.

Баловался?

Не уверена, что мне нравится, как это звучит, особенно в этой области.

— И балуешься до сих пор?

— Нет! — Он по-настоящему защищается.

— Когда ты баловался в последний раз? — Не думаю, что хочу это знать. Почему я спрашиваю? Его поглаживания губкой снова прерываются. Пожалуйста, не говори, что думаешь об этом.

— Задолго до того, как встретил тебя. — Движения губкой продолжаются.

— Как задолго до нашей встречи? — Мне нужно заткнуться. Я не хочу знать, но, черт возьми, не могу остановить глупые вопросы, вылетающие наружу.

— Ава, разве это имеет значение? — раздражается он.

— Да, — отвечаю быстро. Нет, на самом деле, не имеет, но его отрывистый, раздраженный ответ возбуждает мое любопытство.

— Такое происходило не совсем регулярно. — Он делает все возможное, чтобы избежать ответа.

— Ты не ответил на вопрос.

— Что-нибудь из того, что я тебе скажу, изменит твои чувства ко мне?

Этот вопрос усиливает покалывание. Что он вытворял?

— Нет, — говорю, но уже не так уверенно. Он явно думает обратное.

— Так, может, закроем тему? Это осталось в прошлом вместе с целой кучей других вещей, и я предпочел бы их не трогать. — Его тон окончателен. Я чувствую себя оскорбленной. — Есть только ты. Точка. — Он целует меня в затылок. — Когда мы займемся твоим переездом?

Я мысленно стону. Еще один результат вразумляющего траха. Замечаю, что все это, так называемое, вразумление, которое он способен в меня втрахать, разумно только для него.

— Я и так здесь, — напоминаю ему.

— Я имею в виду твои вещи, — он щиплет меня за сосок. — Не умничай.

Я закатываю глаза. Мне нужно забрать оставшиеся вещи у Мэтта, а после жесткой уборки у Кейт у меня осталось смешное количество одежды, но я все еще не уверена, что это хорошая идея.

— Мне нужно забрать остальные вещи у Мэтта. — Я что, сказала это вслух?

— Ни хрена подобного! — кричит он мне в ухо, и от его грохочущего голоса я вздрагиваю. Очевидно, я сказала это вслух. — Я пошлю Джона. Я же сказал, ты его больше не увидишь.

Ладно, сейчас я оставлю эту тему. Я не дура, и понимаю, здесь мне ловить нечего. Джон никуда не поедет, к тому же, я все устроила. Джесси никогда не узнает. Узнает, конечно, когда я привезу вещи, но к тому времени будет уже поздно меня останавливать.

Мои мысли о другом.

— Расскажи, где ты был, когда исчез.

Он напрягается подо мной.

— Нет, — быстро выплевывает он.

Ладно, теперь я начинаю злиться. Я переворачиваюсь на живот, чтобы он смотрел мне в глаза.

— В последний раз, когда ты скрытничал, я бросила тебя.

Его глаза слегка расширяются, но затем сужаются. Он знает, что я его поймала.

— Я заперся у себя в кабинете.

— На четыре дня? — с сомнением спрашиваю я.

— Да, Ава, на четыре дня. — Он смотрит мимо меня, избегая встречаться со мной взглядом.

— Посмотри на меня, — резко требую я.

В явном шоке от моего приказа он делает, как я говорю.

— Что, прости? — он почти смеется. Это покровительственно, и я этого не ценю.

— Что ты делал в своем кабинете? — Черт возьми, почему бы мне просто не заткнуться?

— Пил. Вот. Именно это я и делал. Пытался водкой заглушить мысли о тебе и твои образы. Теперь ты счастлива? — Он пытается сбросить меня с себя, но я напрягаюсь с головы до ног, стараясь придавить его мертвым грузом.

Он пил? Был ли он в отключке четыре дня, как тогда, в пятницу, когда я его нашла? О, теперь я испытываю безмерную вину.

Я сопротивляюсь, погружая его скользкое тело обратно в ванну. Он сдается и позволяет мне. Знаю, он мог бы одолеть меня, если бы захотел, поэтому на самом деле он не хочет бежать. Скольжу вверх по его телу так, что наши носы соприкасаются.

Он поднимает глаза.

— Прости, — шепчет он, и я распадаюсь на части, настойчиво завладевая его ртом, — молчаливое сообщение, что мне все равно. — Детка, мне очень жаль.

— Пожалуйста, не надо. — Я толкаюсь в него, захватывая его рот, отчаянно желая, чтобы он знал, что мне все равно. Я чувствую ответственность… вину.