Тайны финской войны

Всех похвалил старый маршал, для всех нашел теплые, проникновенные слова. Сталин же, выступая 17 апреля 1940 года на совещании по итогам финской войны, о своих войсках отозвался с насмешкой: «…У нас обнаружились неувязки на всех участках. Обнаружились потому, что наши войска и командный состав не сумели приспособиться к условиям войны в Финляндии… У всех в голове царили традиции граждане — кой войны: мы обходились без мин, без автоматов, чту ваша артиллерия, наши люди замечательные, герои и все прочее, мы напрем и понесем. Эти речи напоминают мне красногольдеров (краснокожих индейцев. — Б. С.) в Америке, которые против винтовок выступали с дубинами и хотели победить американцев дубинами — винтовку победить дубиной, — и всех их перебили». Маннергейм сравнивал своих бойцов с героями древности, совершивших легендарные подвиги, Сталин своих — с индейцами, перебитыми вооруженными ковбоями. Маршал объяснял финнам, почему они не победили: «Несмотря на вашу отвагу и самопожертвование, правительство вынуждено было заключить мир на тяжелых условиях, что, однако, имеет свое объяснение… Наша армия была небольшой… Мы не были готовы к войне с великой державой… Ваши подвиги вызвали восхищение во всем мире, но и после трех с половиной месяцев войны мы остаемся столь же одинокими… К сожалению, данное нам западными державами обещание самой серьезной помощи не могло быть исполнено, так как наши соседи, заботясь о самих себе, отказали в разрешении на транзит войск». А генсек растолковывал своим подданным, почему они не проиграли и насколько слаб был противник: «С точки зрения обороны укрепленных рубежей она, финская армия, более или менее удовлетворительная, но она все‑таки не современная… Дурачки, сидят в дотах и не выходят, считают, что с дотами не справятся, сидят и чай попивают… Армия, которая воспитана не для наступления, а для пассивной обороны; армия, которая не имеет серьезной артиллерии; армия, которая не имеет серьезной авиации… не могу я такую армию назвать армией».

Так кто же больше ощущал себя победителем в той войне? Финская армия, проигравшая сражение, но осознавшая свою силу? Или победившая Красная Армия, бойцов которой и после войны приходилось убеждать, что не так страшны эти финны, как их малюют?

Московский мирный договор, 15 марта одобренный парламентом Финляндии подавляющим большинством голосов, отнюдь не был воспринят финским обществом как окончательный. В глазах финнов это был не мир, а, скорее, перемирие. Премьер — министр Рюти и министр финансов Таннер полагали, что дружба между СССР и Германией будет очень недолгой, и вскоре Финляндия сможет иметь поддержку Берлина против Москвы. К нацизму все финские политики питали глубокое отвращение, но теперь ради возвращения потерянных земель они готовы были вступить в союз и с самим чертом для борьбы против советского чудовища. Последовавшие вскоре оккупация вермахтом Норвегии, разгром Франции и эвакуация британских войск с континента убедили финское правительство в том, что теперь только при содействии Германии можно взять реванш и поднять финский флаг над башней Выборгского замка.

Окончание «зимней войны» с разочарованием было встречено в Париже и Лондоне. 19 марта Галифакс констатировал: «Не может быть никаких сомнений в том, что союзники в результате крушения Финляндии потерпели поражение, как психологическое и моральное, так и практическое, ибо лишились возможности установить контроль над железорудным бассейном в Еливаре». А во Франции 20 марта пало правительство Э. Даладье, в том числе и из‑за неудачи с так и не состоявшейся экспедицией в Финляндию.

Московский мирный договор урезал финскую территорию, но сохранил государственную независимость Финляндии. А как развивались бы события, если бы в Хельсинки не согласились на советские условия и продолжили войну? Это покажется невероятным, но один из возможных вариантов дальнейшего развития событий — завершение войны со значительно меньшими территориальными потерями для финнов. Они могли рассчитывать на мир если и не на условиях довоенного статус — кво, то хотя бы на условиях предложенного