Тайны Гагарина. Мифы и правда о Первом полете

– Да, в случае прекращения разработок боевых ракет у нас высвобождались конструкторские и производственные мощности для новых космических программ. Если бы Королев смирился с тем, что Янгеля, Челомея и Макеева достаточно для создания боевых ракет, ни Хрущев, ни тем более Устинов, который в декабре 1957 года был назначен заместителем председателя Совета Министров СССР и председателем ВПК, не стали бы нас принуждать к разработке нового поколения межконтинентальных ракет. Однако, создав первую межконтинентальную Р-7 и ее модификацию Р-7А, мы не могли отказаться от азартной гонки по доставке ядерных зарядов в любой конец света. Что произойдет в районе цели, если мы забросим туда настоящий заряд мощностью от полутора до трех мегатонн, никто из нас в те времена особенно не задумывался. Подразумевалось, что этого не случится никогда.

– Вы считаете себя «боевым» конструктором или «космическим»?

– Я эволюционировал: начинал как «боевой», и в этом смысле считаю себя «ястребом», но потом постепенно отходил от боевой тематики вместе с Королевым и всей фирмой, где работал. Так что боевые комплексы стали для меня «историческим прошлым». Но горжусь тем, что участвовал в создании таких ракет, как Р-9, и 8К98, которая много лет была на боевом дежурстве и составляла ядерный щит нашей страны.

– А что вам нравилось в этих ракетах?

– Начиная с «семерки», их огромная мощь. То, что головная часть ракеты может уничтожить целый город, внушает уважение к этому ракетному созданию. Безусловно, это творение человеческого гения. Можно рассуждать, доброго или злого, но это уже проблема философов. Именно они должны определять, кто – Бог или Сатана – руководил людьми, но они сделали такое ракетно-ядерное оружие… То, что ты работаешь над ним, возвышало, рождало, если хотите, «ракетный фетишизм». И все ракетчики, которых я знаю, в какой-то мере заражены им. Они влюблены в ракеты не как в средство, способное уничтожить человечество, а как в нечто одушевленное… И когда мы испытывали ракеты, готовили их к старту, то обращались с ними, как с думающими существами. Укоряли их, мол, «как ты нехорошо поступила, давай попробуем по-другому…».

– Поэтому большую часть времени вы проводили на полигонах?

– Во время отработки ракет полжизни проходило там… И воспоминания, связанные с Сергеем Павловичем Королевым, прежде всего связаны именно с полигоном. Заместитель Королева по испытаниям Леня Воскресенский, прилетая на полигон, любил говорить: «Ну, вот мы и дома!» – и мы всегда с ним соглашались.

4 ноября 1946 года Юру Гагарина приняли в пионеры. Во Дворце пионеров он записался в драмкружок. «Жил так, как жили все советские дети моего возраста», – напишет он в своих воспоминаниях.

До старта первого человека в космос оставалось 14 лет 6 месяцев и 8 дней.

Осень 1947-го…

Дом пришлось перевозить. Отец работал в Гжатске, мастер он был хороший, а такие люди были нужны – ведь город разрушен, надо его отстраивать.

Домишко в Клушине – к нему все привыкли – отец разобрал. Участок ему выделили на Ленинградской улице. Теперь Гагарины стали горожанами.

У Юры не ладилось с русским языком. Тройки в дневнике… Но мальчишка рос самолюбивым и упорным. В следующей четверти учительница забыла, что у Юры были такие отметки.

– Удручающее зрелище представлял собою Гжатск в первые послевоенные годы, – вспоминает преподавательница русской литературы Ольга Степановна Раевская. – Гитлеровцы, отступая, уничтожили почти все каменные здания и многие деревянные дома. Были разрушены прекрасное здание средней школы, больницы, вокзал, электростанция, мост через реку Гжать… Единственная на весь Гжатск средняя школа не имела специального здания. Под классы были приспособлены комнаты двух ветхих жилых домов. Несколькими учебниками обходился весь класс, писали ребята кто на чем мог, а вместо черновиков использовали записные книжки, сшитые из газет. Зимою в классах было до того холодно, что замерзали чернила в пузырьках… Юра носил учебники в потертой полевой сумке.

В школу он обыкновенно приходил в белой рубашке, подпоясанной широким солдатским ремнем с латунной пряжкой, на голове ладно сидела пилотка. Это был Юрин парадный костюм. Мальчик его очень берег и, возвращаясь из школы, переодевался в полосатую ситцевую рубашку, старые штанишки, снимал ботинки и до холодов бегал босиком.

Осенью 1947 года Юрий Гагарин учился в пятом классе.

Поезд на перегоне притормозил. Машинист знал: пассажирам выходить именно здесь, посредине степи. Дальше поезд пойдет пустой.

Молодые инженеры выскочили, не дожидаясь, пока вагон остановится совсем. Честно говоря, не терпелось увидеть место, где им суждено было работать.