Там они, видимо, и будут кричать от восторга. А Исаакием они, согласно экскурсионному плану, восторгались и кричали.
Но только вчера!
“Нормальный” взрослый человек обычно говорит и рассуждает так:
– Это я видел, об этом я слышал. Вы дайте мне новое, покажите мне то, чего я не видел. Тогда я удивлюсь, тогда я и буду восторгаться.
Таким образом, взрослый всего-навсего коллекционер.
Гений и ребенок в стадии гениальности, в отличие от взрослого, не коллекционируют мир, но каждый раз воспринимают одно и то же по-новому. Тогда-то и рождается то, что Шопенгауэр называет “подлинным созерцанием, свойственным гению”.
Моцартовская способность бесконечно удивляться, по-детски смотреть на мир, очень хорошо отражается в его музыке.
Ибо каждое его произведение – совершенно новый взгляд на одно и то же. Любители музыки хорошо это знают.
Глава 5. ...Самая крохотная – величиной всего лишь с нашу планету
Когда читаешь газеты, смотришь телевидение, невольно задумываешься о том, ЧТО мы натворили с самими собой и с нашей Планетой, и удивляешься только одному: как получилось, что мы еще не надоели Управлению нашей Галактики или (я с этой иерархией не знаком) Управлению Вселенной.
То неимоверное количество зла, которое мы выделили во Вселенную, те беконечные преступления против Слова, Смысла и Гармонии, которые мы совершили на доверенной нам Планете, не может оправдать ни один Высший Суд.
Мы не столько строим, сколько восстанавливаем разрушенное в очередных войнах.
Ни один вид на планете не уничтожает столь планомерно самих себя, как это делаем мы, люди.
И даже когда мы поняли, что живем на крохотной планетке, как на острове посреди безбрежного Океана Вселенной, то вместо того чтобы обняться, сплотиться, объединиться, мы разъединились.
По каким угодно признакам: расовым, национальным, социальным, политическим, религиозным.
В разные времена убивали друг друга.
Вначале из-за чувства голода,
затем – жажды.
Затем убивали тех, кто христиане,
затем, тех, кто нехристиане
затем тех, кто немусульмане,
затем тех, кто некоммунисты,
затем тех, кто нефашисты,
затем тех, у кого черная кожа,
затем тех, у кого кожа белая,
затем тех, кто не с нами,
затем тех, кто против нас,
затем тех... кто и с нами и за нас...
И так – до бесконечности.
И все-таки мы продолжаем существовать, продолжаем совершать преступления – одно страшнее другого.
Мы словно ничему не научились, так ничего и не поняли.
Я думаю, причина того, что мы не приговорены Судом к высшей мере, в том, что у нас просто-напросто есть очень хорошие адвокаты.
Их имена некоторым хорошо известны: Шекспир, Микеланджело, Леонардо, Данте, Рембранд, Гёте.
Но осмелюсь предположить, что председателями коллегии адвокатов являются два музыкальных гения: И.С. Бах и В.А. Моцарт.
Баховская музыка
рождается вверху,
как вспышки сверхновых,
и ниспадает на нас,
как дождь, как метеоритный поток или солнечные лучи
сквозь тучи.
Моцартовская музыка
рождается на земле или даже под землей
(как корневая система)
и прорастает, стремясь вверх,
как растения; лопается, как почки, раскрывается, как цветы.
И каждая почка опять движется как бы снизу вверх.
И вот где-то над нами встречается баховское (сверху вниз)
и моцартовское (снизу вверх) и образуют защитную оболочку.
Она-то и защищает нас (мягко сказать) грешных от гнева Управления Вселенной.
То, что мы об этом не догадываемся или в это не верим, как сейчас модно говорить, – наши проблемы... (локальные? Галактические? Одним словом, местные).
Глава 6. Моцарт и Сальери...
Сальери:
...Но правды нет и выше
(2 строка)
Сальери:
Ты, Моцарт, Бог...
(незадолго до убийства)
Почему-то никто из пушкинистов ни словом не обмолвился о самой главной причине, по которой (пушкинский!) Сальери отравил Моцарта. Для того чтобы эту причину выявить, нужно сравнить между собой две фразы, вынесенные в эпиграф.
Уже во второй строке “Маленькой трагедии” Сальери говорит об этом так прямо, что даже не читая трагедию дальше, можно сделать вывод о том, что мы имеем дело с человеком, находящимся в состоянии крайнего душевного напряжения. Ведь фраза “правды нет и выше” означает то, что он, Сальери, потерял Бога.
Представьте себе идеального читателя, который впервые открывает “Маленькую трагедию” Пушкина под названием “Моцарт и Сальери” и с удивлением обнаруживает, что если первое имя в заглавии пушкинской трагедии ему о многом говорит, то второе – почти ни о чем.