Через пять месяцев после поражения Республики началась вторая мировая война. 4 сентября 1939 года Франко, выступая по радио, дал указание испанцам «сохранять строгий нейтралитет». В меморандуме, подписанном в тот же день, он напомнил об ужасах разрушений, о трагедии, пережитой испанцами в годы войны. Франко не стал марионеткой Берлина и Рима. Это отчетливо проявилось в 1940 году, когда Берлин особенно на это рассчитывал.
«Я, с тех пор как стал главой государства, посетил только Португалию и во время войны был в Бордигере, чтобы присутствовать на переговорах с дуче», — вспоминал Франко. Что же касается единственной встречи с Гитлером, то она произошла на франко-испанской границе, в Эн-дайе, 23 октября 1940 года 15 лет спустя Франко припомнил, как на вопрос Гитлера «полагает ли он, что война будет долгой и это создаст большие трудности» ответил, что не сомневается в этом ни в малейшей степени. Хотя он и верит в победу Германии, но не в состоянии вступить в войну, не разрешив прежде многих проблем, в первую очередь снабжения населения. Но «фюрер, как бы в озарении, постоянно твердил, что война уже выиграна и что окончательная победа будет уже скоро». Тогда Франко прибег к другим аргументам: он не может гарантировать, что история не повернется вновь, в связи с чем сослался на восстание против Наполеона. «Не вся Испания на стороне «оси»… Кроме того, зимой горы покрыты снегом, что создаст затруднения для продвижения танков. К тому же изложенный Гитлером план затрагивает чувство национального достоинства.»
Как вспоминал далее Франко, «фюрер не был удовлетворен встречей, что было естественно». Еще бы: ведь она оказалась его первым крупным дипломатическим поражением. Не оправдались надежды Берлина и после нападения Германии на СССР: Франко попытался отделаться от настойчивых требований Берлина объявить о вступлении в войну, направив на советско-германский фронт «голубую дивизию» и эскадрилью «Сальвадор». 12 октября 1943 года диктатор отдал приказ о возвращении дивизии, вернее, того, что от нее осталось. Наступили новые времена, и каодильо, всегда пытавшийся держать нос по ветру, стремился продемонстрировать западным союзникам свое твердое намерение придерживаться нейтралитета.
9 ноября 1944 года Франко дал интервью корреспонденту Юнайтед Пресс Интернэшнл, в котором уверял, что «присутствие испанских добровольцев из «голубой дивизии» не несло в себе никакой идеи завоевания или ненависти к какой-либо стране, а было лишь проявлением антикоммунистического духа… Поскольку идеологические принципы режима на протяжении восьми лет концентрировались на понятиях «Бог», «родина» и «справедливость», Испания не могла быть связана идеологически ни с кем, кто отрицает католицизм как принцип», то есть с нацизмом.
Победа держав антигитлеровской коалиции принесла Мадриду новые тревоги. Но Франко не терял веры в возможность участия Испании в создающемся мировом сообществе. Однако 20 июля 1945 года в Потсдаме было заявлено, что правительства Великобритании, США и СССР не будут поддерживать просьбу о принятии в ООН, заявленную испанским правительством. Испания не смогла вступить в эту организацию. Резолюция, принятая 9 декабря 1946 года, рекомендовала членам ООН отозвать своих послов из Мадрида. Франко отреагировал на это с возмущением: «Если наша добрая воля не понята и мы не можем жить, глядя на внешний мир, мы будем жить, глядя внутрь». Экономическая блокада страны всей тяжестью легла на плечи простого испанца. Выступая, Франко теперь говорил уже не об империи и величии, а о голоде, нищете и бедности.
В ноябре 1948 года корреспондент «Нью-Йорк Таймс» К. Сульцбергер так описывал свою беседу