Тайны и судьбы мастеров разведки

Автор выражает глубокую признательность Борису Николаевичу Лабусову, долгое время руководившему пресс-бюро СВР, за предложение первым познакомить ши­рокую читательскую аудиторию с разведчиком Алексеем Николаевичем Ботяном.

ДРУГ

Таковым Вальтер Стеннес был когда-то лично для Гитлера, Геббельса, Геринга... Но мучительное политическое прозрение привело его к сотрудничеству с советской разведкой — под оперативным псевдонимом, который и вынесен в заголовок

Расхожая фраза: в разведке имена людей становятся известивши порой только после провала. Это верно. Но все-таки чаще — после смерти. И то не сразу. не имею в виду недопрожитые жизни. Многие доживают свой век спокойно, некоторые — вполне комфортно. Есть и долгожители, об одном из которых пойдет речь. Но людям разведки — кадровым ли офицерам или агентуре — не позавидуешь. Потому, что часто их хоронят дважды. Сна­чала с негромкими почестями (это еще если позволяют обстоятельства) предают земле. А затем они оказываются погребенными под слоем архивной пыли до лучших вре­мен. И ничего не попишешь. Судьба...

С такими, не самыми веселыми мыслями, я взялся за историю жизни Вальтера Стеннеса. Скудность фактуры настроение не поднимала. Имя Стеннеса как важнейше­го источника информации для советской разведки рас­секретили сравнительно недавно. Написано о нем у нас было крайне мало. Йозеф Геббельс, вечно озабоченный Стеннесом, потратил на него в своих дневниках, пожалуй, больше чернил. Нет уже в живых главного действующего лица, умерли непосредственно знавшие Стеннеса участ­ники событий, в которые тот был вовлечен. Что осталось? Архивная папка со шнурками и ворохом документов в ней. Бумажная развертка человеческой судьбы. Там уж пером особо не разгуляешься. Какой бы пухлой ни была та папка, все равно в итоге получится плоско. И ничего не попишешь. Специфика...

Тогда почему все-таки Стеннес? Зачем браться за без­надежную с виду тему? Отвечу вопросом: а зачем вообще заниматься журналистикой?

Есть у меня, впрочем, и другие объяснения. Уже оконча­тельно развеяна легенда создателя западногерманской раз­ведки Райнхарда Гелена о том, будто Борман после войны (и не иначе как наш агент) укрылся в Советском Союзе. Затем с американской подачи проверяли похожую версию уже в отношении шефа гестапо Мюллера. Когда-то к вы­воду о том, что советская разведка активно пользовалась услугами Мюллера, приходили только на том основании, что на него, реального, не похож артист Леонид Броневой, сыгравший в известном фильме. Ну неспроста же, мол, такое! А Мюллером в результате оказывался... Штир­лиц — по тому же самому принципу внешнего сходства.

Мы искали — и находили! — прототип Штирлица среди разведчиков, которые работали в Латинской Америке... Да что там наши физиономисты — с ума посходили, что ли?

По состоянию рассекреченности архивов СВР на се­годняшний день никто — повторяю, никто — из людей, работавших на советскую разведку, не был столь близок к нацистской верхушке, как Стеннес. Более того, Стеннес был не просто вхож в нее — он к ней принадлежал. Гитлер при огромном скоплении штурмовиков униженно — в знак примирения — протягивал ему руку. Геббельс гулял у него на свадьбе. Геринг лично вытаскивал его из гестаповских застенков — с условием, что Стеннес в считаные часы отправится в почетную ссылку: немецким военным со­ветником в Китай. Борман пытался продвинуть по службе «людей Стеннеса» уже после того, как тот оказался в опале. А Чан Кашли в нем души не чаял...

Только не надо делать из него Штирлица! Уже хотя бы потому, что Стеннес, племянник иерарха номер два католической церкви в Германии, никогда не назвал бы католического священника Шлага пастором. Это почти то же самое, как если бы он назвал его раввином или даже муллой. Мелочь? Эта мелочь стала бы первой, на которой Штирлиц в реальных обстоятельствах засыпался бы.

Если уж ставить кого-то вровень со Стеннесом, то, не­сомненно, фигуру посерьезнее. Я бы не испугался назвать имя Рихарда Зорге, с которым, кстати, Стеннеса свела судьба на Дальнем Востоке. Конечно, они были скроены из абсолютно разного материала. Что для Зорге было есте­ственным — неприятие нацизма — стало для Стеннеса итогом мучительного внутреннего развития личности. Но по своему масштабу, по насыщенности жизненного опыта эти личности, безусловно, сопоставимы.

Разница в том, что Стеннес, выражаясь грубоватым нынешним языком, — фигура абсолютно нераскрученная. В советские времена ставить его в пример было немыслимо. Хотя бы потому, что западногерманский гражданин Стеннес тоща был жив. Но будь это и не так, попытки воздать должное заслугам Вальтера Стеннеса были бы перечеркнуты догмати­ками по причине его «идеологического несоответствия». Это был «не наш» антифашист. Хотя ему самому это не мешало в труднейшие для страны годы быть «нашим человеком».