Тайны Инков

В этих удивительных историях о Прометее и об Адаме и Еве их «первородный грех» является бессмысленным, если не понимать его в качестве потенциального греха. Эти истории суть выражение почти невыносимой ностальгии по безвозвратно канувшем в Лету золотом веке, когда мы были едины с природой. Эта возможность была навсегда утрачена, когда началось Время, когда человечество поняло космические масштабы опасности, выраженные прецессией, а вместе с этим вкусило плод от древа знания о добре и зле. Такой плод должен был иметь двойственный характер; он полностью зависел от того, что каждый стремился с ним сделать. Неудивительно, что боги разгневались. Со времен Рая и Прометея первородный грех, который человечество отныне должно было совершать снова и снова, означал стремление занять активную позицию по отношению к Балетмейстеру, стремление «устанавливать» закон судьбы. «Первородный грех» возник не потому, что посредством непослушания мы обретаем свойственный нам творческий характер, но потому, что мы — и в этом состоит непреходящий урок последних шести тысяч лет человеческой истории — испытываем непреодолимую тягу к дурному использованию наших способностей, — способностей, которые расцвели в Раю, когда было положено начало времени. По крайней мере об этом говорит нам послание мифологий[136].

Если и есть урок предостережения в трагедии инков, то он заключается в признании иллюзии управления. Если вы хотите рассмешить Бога, сообщите Ему о ваших планах. То, что подразумевают миф или научное признание универсальной непредсказуемости, состоит в том, что для оказания реального воздействия на мир вовсе не следует пускаться в крупномасштабные предприятия. Опасность поджидает нас не с этой стороны; она действует через ощутимую зависимость от первоначальной сущности. Ничто не предопределено заранее, так что все имеет важное значение. Как в добром сказании, судьба подтверждает существование и значение свободы воли.

Иллюзия управления, смешение уровней и возможность катастрофического ущерба — все это хорошо знакомые приметы нашего собственного времени. Одной из областей, в которых эти признаки изобилуют, является западная медицина. Язык современного медицинского обслуживания — «борьба» с болезнью, «объявление войны» СПИДу, «уничтожение» бактерий, поиск «волшебного снадобья» — говорит не о благополучии, а о битве за обуздание болезни. В то же время медицинские страховые компании не будут оплачивать такие дополнительные способы лечения, как гомеопатия, которые стремятся, скорее, укреплять иммунную систему, чем «бороться» с болезнью. Гомеопатию нельзя «проконтролировать» с научной точки зрения, потому что никто, кроме нее самой, не знает, как она функционирует. Не случайно, что такие медицинские методы требуют активного участия «пациента».

Теперь хорошо известно, что многие новые опасные напряжения организмов, которые считались давно уже «уничтоженными», фактически были созданы (вызваны в видоизмененном виде) беспорядочным употреблением наркотиков, разработанных как раз для их «уничтожения». В этом смысле западная медицина укрепила иммунные системы скорее у патогенов, чем у людей. В последние годы, несмотря на недостаточное финансирование программ медицинского страхования, многие люди предпочли искать выход из этого тупика, обратившись к альтернативному медицинскому обслуживанию. Возрастающая опасность со стороны патогенов в ухудшающейся окружающей среде не столько способствует «борьбе» с болезнями, сколько делает их заложниками «практически здоровых». Не исключено, что видимость разобщенности действий, предпринимаемых отдельными людьми и в малом масштабе, в конечном счете окажется обманчивой, и эти действия станут наиболее значительным развитием медицины конца двадцатого столетия. Возможно, действительно правда, что если съедать по яблоку в день — разрезанное по экватору, — то не будет надобности ходить по врачам.

VII

В наше время, величайшим мужеством является способность действовать так, как будто если бы наша жизнь стала иной. Мифология стремится поведать нам о самой удивительной способности человечества открывать дверь в мудрость космоса: если мы постучимся в нее, она сама откроется. Она делает это, в конечном счете оставляя нас наедине с универ-, сальным мифом древних, с мудростью наших предков, посвященных в таинства древнего сокровища. Каким бы знанием ни обладали древние люди, ныне утраченным и ныне же обретаемым заново в последовательной смене миров восхождения человечества к свету, вполне возможно, что конкретный характер этого знания является менее важным, чем существование самой мифологии. Мифология обращается к скрытым в каждом из нас архетипам некой неразрывной линии передачи, энергию которой сообщает любовь к малышу. Это мифология побуждает нас быть достойными настоящего. Это история манит нас назад, к самим себе, назад к нашему настоящему, назад к постижению того, что время мифологии — это теперь.